Не надо «ля»

«Пока дышу - надеюсь»
Блог Бориса Лившица

ЖАРА. Рассказ.

рп

Посвящаю этот рассказ Ольге Ушаковой, подруге на все времена.

 

щя

 

ЖАРА.

 

"...Не трудно удостовериться, что большие писатели,

перечисляя причины того или иного явления,

не ограничиваются теми из них,

которые они сами считают подлинными,

но наряду с ними приводят также причины,

не внушающие доверия и им самим,

лишь бы они привлекали внимание и казались правдоподобными".

МИШЕЛЬ МОНТЕНЬ.

 

 

1.

Делать ей ничего не хотелось. С трудом добиралась домой. Заставила себя в магазин заскочить ("Мужики убьют меня, если ужина не будет"), поговорить по мобильнику с Лизой ("Боже, ну когда ты перестанешь мямлить и толково объяснишь, что тебе нужно?!"), кузиной, тридцатишестилетней идиоткой с амбициями.

Такой жары никогда не было. Анна, сколько себя помнила, каждое лето умоляла всех подряд святых существующих религий подарить ей и её семье хоть несколько солнечных дней. Хотелось этого и Городу, который за несколько веков уже устал от летнего дождя, от слякоти, проникающей в подсознание, от шквального ветра с моря, который наказывал беспечных прохожих колючей изморосью…

Боги услышали её. От щедрот душевных они подарили ей, её семье и ещё миллионам жителей города невероятное лето.

Понятно, сначала Анна без меры радовалась, вместе с Геркой, мужем, и сыном, Антоном Германовичем, строили планы на лето, не отходили от компьютера, отыскивая интересные маршруты ("А я говорю, что нужно рвануть на Селигер!" – "Вот ещё! Только в горы! Лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал." - "Да вы, роды, живёте ещё в двадцатом веке…Нас ждёт Испания!" – "Какая Испания?!"). Но в самом начале каникул Антон Германович подхватил какой-то вирус и слёг на две недели. У Герки отобрали отпуск, уверяя, что без него рухнет экономика страны….

И Анна со своим двухмесячным отпуском взвыла. На дачу не поехать. В городе – жуть! Интересных гастролей не предвиделось, а все местные театры свой сезон уже закончили. В музеи находилась со своими десятиклассниками. Но наверняка нашлось бы что-нибудь, если бы не эта жара. Не это выпрошенное у богов солнце…

До Московского проспекта оставалось совсем немного, а силы вдруг Анну покинули. И дело даже не в сумках. Апатия навалилась: зачем иду? Куда иду? Если я не присяду где-нибудь на минутку – умру. Она свернула в какой-то дворик, присела на скамейку у детской площадки и закрыла глаза…

 

- Сегодня середа, и потому я был у нашего начальника в кабинете. Я нарочно пришел пораньше и, засевши, перечинил все перья. Наш директор должен быть очень умный человек. Весь кабинет его уставлен шкафами с книгами. Я читал название некоторых: все ученость, такая ученость, что нашему брату и приступа нет: все или на французском, или на немецком. А посмотреть в лицо ему: фу, какая важность сияет в глазах! Я еще никогда не слышал, чтобы он сказал лишнее слово. Только разве, когда подашь бумаги, спросит: "Каково на дворе?" — "Сыро, ваше превосходительство!" Да, не нашему брату чета! Государственный человек. Я замечаю, однако же, что он меня особенно любит. Если бы и дочка... эх, канальство!.. Ничего, ничего, молчание! Читал "Пчелку". Эка глупый народ французы! Ну, чего хотят они? Взял бы, ей-богу, их всех, да и перепорол розгами! Там же читал очень приятное изображение бала, описанное курским помещиком. Курские помещики хорошо пишут. После этого заметил я, что уже било половину первого, а наш не выходил из своей спальни. Но около половины второго случилось происшествие, которого никакое перо не опишет. Отворилась дверь, я думал, что директор, и вскочил со стула с бумагами; но это была она, она сама! Святители, как она была одета! платье на ней было белое, как лебедь: фу, какое пышное! а как глянула: солнце, ей-богу, солнце!

 

На слове "солнце" Анна встрепенулась, открыла глаза и только сейчас заметила, что рядом с ней на скамейке сидит старичок и что-то бормочет.

 

- Простите?

 

- Так ведь я и говорю, что взял шляпу и надел сам на себя шинель… и вышел. Дома большею частию лежал на кровати. Потом переписал очень хорошие стишки: "Душеньки часок не видя, Думал, год уж не видал; Жизнь мою возненавидя, Льзя ли жить мне, я сказал". Должно быть, Пушкина сочинение. Ввечеру, закутавшись в шинель, ходил к подъезду ее превосходительства и поджидал долго, не выйдет ли сесть в карету, чтобы посмотреть еще разик, — но нет, не выходила…

 

И увидела Анна, что вовсе не старик сидит рядом с ней на скамейке, а даже наоборот, человек лет тридцати-сорока. Он словно укутался в свою чиновничью шинель, а козырёк фуражки доходил до самых бровей. Глаза печальные, но с какой-то искрой. Ещё он почти не двигался, и, казалось забавным видеть, как он преображался, когда начинал говорить.

 

- Я сегодня все утро читал газеты. Странные дела делаются в Испании. Я даже не мог хорошенько разобрать их. Пишут, что престол упразднен и что чины находятся в затруднительном положении о избрании наследника и оттого происходят возмущения. Мне кажется это чрезвычайно странным. Как же может быть престол упразднен? Говорят, какая-то донна должна взойти на престол. Не может взойти донна на престол. Никак не может. На престоле должен быть король. Да, говорят, нет короля, — не может статься, чтобы не было короля. Государство не может быть без короля. Король есть, да только он где-нибудь находится в неизвестности. Он, статься может, находится там же, но какие-нибудь или фамильные причины, или опасения со стороны соседственных держав, как-то: Франции и других земель, заставляют его скрываться, или есть какие-нибудь другие причины…

 

Как только в сознании Анны промелькнуло слово "Испания", вспомнился Антон Германович (Что же я, дура, сижу здесь, уши развесила?! У меня дома сын больной, а я пытаюсь понять бред этого бомжа…)

 

И Анна решительно встала, будто стряхнула с себя оторопь, схватила сумки и стала озираться, пытаясь найти выход. А со скамейки уже тревожно, с каким-то недоумением, но громко, неслось:

 

- До сих пор не могу понять, что это за земля Испания. Народные обычаи и этикеты двора совершенно необыкновенны. Не понимаю, не понимаю, решительно не понимаю ничего. Сегодня выбрили мне голову, несмотря на то что я кричал изо всей силы о нежелании быть монахом. Но я уже не могу и вспомнить, что было со мною тогда, когда начали мне на голову капать холодною водою. Такого ада я еще никогда не чувствовал. Я готов был впасть в бешенство, так что едва могли меня удержать. Я не понимаю вовсе значения этого странного обычая. Обычай глупый, бессмысленный…

 

Анна выскочила на улицу, не оглядываясь. А очень хотелось. Короткие и колючие вопросы сражались в голове друг с другом и, в конце концов, остался один: почему Поприщин? Ладно, - думала она, - на какое-то время я свихнулась. От этой жары можно и окончательно сойти с ума. Вот и видение появилось. Но почему Поприщин? Я ведь и не литераторша вовсе, а физичка. Гоголя читала сто лет назад. С трудом вспомнила фамилию героя…. А что если я на самом деле…того…

Додумать у Анны не получилось. Она уже стояла у дверей своей квартиры и копалась в сумке в поисках ключа.

 

 ***

 

 - Это ты, мам?

- Теперь я уже и сама не знаю (шёпотом, про себя)… Конечно, я, сынку! Как ты себя чувствуешь?

 

Скинув обувь, поправив волосы у зеркала, не выпуская сумки из рук, Анна заглянула в комнату сына.

То, что появление Антошки на свет было, есть и будет самым счастливым событием её жизни, грело сердце каждый раз, когда она видела своего сына. Муж тихо радовался этой материнской любви и совсем не ревновал. И как-то само собой вышло, что уже четырёхлетнего сына стали называть по имени-отчеству. Как ни странно, Антон Германович не превратился в домашнего деспота, не "пил кровь", не пользовался теми преимуществами, которыми наградили его мама и папа, а достаточно быстро превращался в вундеркинда. С добрым сердцем и неиссякаемым желанием совершенствовать как ум, так и сердце.

 

- Признавайся, изверг, зачем вставал с постели? Мамку не проведёшь! Антоша, я ведь просила тебя! Ну, отлежи положенное, а потом…

- Мамка, остановись и дай слово молвить. Всё же из-за тебя! Папа звонил раз десять. Он никак с тобой связаться не мог. Где твой мобильник? Я тоже звонил тебе. В трубке что-то булькало, а потом странный мужской голос выкрикнул:

 

- Не понимаю, не понимаю, решительно не понимаю ничего…

 

- Да о чём ты говоришь?! Вот мой мобильник… - Анна стала рыться в сумке, что-то бормотала про себя и вдруг застыла на мгновение. – Я там его оставила. У Поприщина.

 

- Тебя не было часа четыре. Надо позвонить папе и сказать, что ты была в гостях у – это, кажется, из "Записок сумасшедшего" – Поприщина. А то он волнуется.

 

- Не оттачивай на матери своё чувство юмора. Антон… Германович… Что это было?

 

Она медленно присела на край кровати, сумку с продуктами устроила на коленях и посмотрела в глаза сына. Будто умоляла его тут же, немедленно помочь ей разобраться в этой истории.

 

- Только без истерики. Давай с самого начала.

 

 2.

 

Зазвонил телефон. И очень вовремя. Трубку взял Антон Германович, и почти мгновенно изобразил на лице нечто умильно-трогательное. Не сказав ни слова, он протянул трубку матери.

Нинок. Вечная подруга. Одна из тех, кто становится незаменимой для всех членов семьи. Она многословна и всеведуща. От неё нет и не может быть секретов. Чаще всего у таких подруг нет своей семьи. Ею почти всегда тяготятся, но и без неё не могут существовать. Так, во всяком случае, было с семьёй Анны.

 

- Не перебивай меня и слушай… Я еду к тебе… Это… это что-то запредельное! Но не по телефону…. Дождались…. Никому кроме меня не открывай дверь! Ты слышишь? Ни-ко-му!

 

В трубке ещё что-то шипело несколько мгновений, а потом – короткие гудки. Анна растерянно посмотрела на сына.

 

- Мам, ты ведь её знаешь. Нинок в своём репертуаре. Что на этот раз?

 

- Антоша, мне кажется, что день сегодня не хороший. Поприщин этот… Он говорил…

 

Анна неожиданно вскочила и бросилась к книжным полкам, всё ещё держа в руках одну из сумок.

 

- Милый, где наш "толстый" Гоголь? Ну, однотомник, потрёпанный такой… Я ещё в букинистический хотела снести.

 

- Посмотри в кухне. Там, на полке с поваренными книгами. Помнишь, ты хотела нас с папой угостить чем-то малороссийским и искала рецепты в "Старосветских помещиках" и в "Мёртвых душах"?

 

- Вот, нашла.

 

Какое-то время из кухни был слышен только шелест страниц. Антон отбросил одеяло и прислушался.

 

Тишина.

 

- Мама! Что там у тебя?

 

Тишина.

 

- Я иду к тебе.

 

Она сидела на стуле возле холодильника. Книга была раскрыта. Рядом, на полу – сумка.

 

- Понимаешь, он вроде и не со мной разговаривал, но я помню, что именно эти слова были последними… Меня так достала эта жара… Он про Испанию говорил вот этими самыми гоголевскими словами…

 

- Мамочка, да успокойся же ты на самом деле! – Антон подошёл к матери и обнял её. – Конечно, жара виновата. И сумки эти идиотские! Говорил я тебе, что уже здоров, что могу пойти с тобой…

 

Три длинных звонка. Мать и сын вздрогнули. Пауза. Звонки повторились.

 

- Это Ниночка. Я сама открою.

 

Ниночка не вошла, а ворвалась. При этом она, не глядя в глаза Анны и Антона, поцеловала их, будто не приветствовала их, а прощалась с ними навсегда. Потом последовала молча в гостиную и плюхнулась в кресло.

 

Нина была не из тех, кто может молчать дольше пяти секунд. Но это молчание длилось значительно дольше. Когда она нервничала, то неосознанно наматывала на указательный палец локон, свисающий справа, а кончик этого локона подносила к губам, словно хотела прикусить его.

 

- Ниночка…

- Молчите! Я сейчас соберусь и всё вам расскажу.

 

И вдруг Ниночка будто взорвалась. Речь её была сбивчивой, громкой и бестолковой. А когда нужно было перевести дыхание, она на мгновение останавливалась, прикусывала свой локон, тяжело вдыхала воздух и продолжала.

 

- Помнишь, я рассказывала тебе, что с моим унитазом чёрте знает что творится? То он бурчит и рычит, то там что-то засоряется… Пригласила водопроводчика на сегодня… Жду. С утра жду. Сама от жары там же, в туалете, прячусь… Стук в дверь…

 

- Слушай, Нин, ты можешь ускорить…

- Я же просила! Умоляла не перебивать меня! Или вы хотите, чтобы меня тут же в психушку забрали?!

 

- Прости. – Анна и Антон переглянулись.

 

Опять выразительное молчание. Локон теребится с утроенной силой.

 

- …Стук в дверь. Думаю: звонок-то у меня работает. Почему этот идиот стучится? Наверное, пьян в стельку…. Иду открывать. А сама, как вы понимаете, уже на взводе.

Открываю.

Не знаю, почему и откуда, не знаю, кто или что заставило меня, но из уст моих попёрло нечто вот такое:

 

"Он был в мундире, шитом золотом, с большим стоячим воротником; на нем были замшевые панталоны; при боку шпага. По шляпе с плюмажем можно было заключить, что он считался в ранге статского советника…"

 

Теперь молчали все.

 

Первым не выдержал Антон.

 

- Где-то в Интернете вычитал: " Бога нет... А по воскресеньям и водопроводчика не доищешься." …Это не любимый мной Вуди Ален сказанул.

 

Теперь переглянулись женщины.

 

- Но тот, что стоял за дверью, - со слезливой дрожью в голосе продолжала Нина, - действительно странно выглядел. Таких я раньше только в кино видела.

 

Анна молча встала и, ни к кому не обращаясь, вышла из гостиной. Через минуту она возвратилась с "толстым" Гоголем, подошла к подруге и медленно открыла книгу. Та в недоумении смотрела на неё и не могла ничего понять. Тогда Анна пальцем указала на что-то…

 

- Как же это?.. – выдавила из себя Нина. – Я думала, что теперь они так обслуживают население. Играя. За шпагу его взяла и к туалету тяну. Мол, маскарад маскарадом, а работа ждёт… А он только фыркнул, втянулся совсем в свой мундир. Из-за воротника-то его стоячего я и лица не рассмотрела…

 

- Да не лицо это, Ниночка! НОС! Гоголь над нами издевается!

 

- Я ведь никак в толк взять не могла…. Тяну его и тяну…. А он остановился у самого унитаза, упирается, будто объяснить мне что-то хочет…. А унитаз булькать стал, ворчать и…. Голос….

 

Боже мой! Боже мой! За что это такое несчастие? Будь я без руки или без ноги — все бы это лучше; будь я без ушей — скверно, однако ж все сноснее; но без носа человек — черт знает что: птица не птица, гражданин не гражданин, — просто возьми да и вышвырни за окошко! И пусть бы уже на войне отрубили или на дуэли, или я сам был причиною; но ведь пропал ни за что ни про что, пропал даром, ни за грош!.. Только нет, не может быть! — Невероятно, чтобы нос пропал; никаким образом невероятно. Это, верно, или во сне снится, или просто грезится; может быть, я как-нибудь ошибкою выпил вместо воды водку, которою вытираю после бритья себе бороду. Иван, дурак, не принял, и я, верно, хватил ее….

 

- Клянусь всеми святыми, голос оттуда шёл, из самого унитаза! У меня волосы дыбом, а этот ряженый с саблей – исчез. Будто и не было его….

 

Как ни странно, Анне стало легче что ли после этого рассказа подруги ( Если не я одна, значит, всё в порядке…То есть, не совсем в порядке, конечно…).

 

 Здесь же была рассказана история о Поприщине. И вместо того чтобы сообщить куда следует, всё трое вдруг так расхохотались, что и не услышали, как открылась входная дверь. Домой вернулся хозяин квартиры, Герка. Герман. Крутой компьютерщик.

 

 3.

 

Затея, наверняка, была глупой. Ведь сколько раз пытался уже. Хотя я ведь не бог весть чего хотел. Разобраться. Людей жалко стало. Героев.

Пока до Сенной шёл, весь пыл пропал. Кто я, и кто ОН.

Но эта тишина и пустота на площади меня чуть не раздавила. Поэтому и взорвался.

 

- Ну, хватит! Зачем ТЫ всё это делаешь?

 

- Ты кто?

 

- Я – автор!

 

- Кто-кто?

 

- Автор, писатель… Уж кому как ни Тебе знать!

 

- Жуковского, Пушкина, Гоголя, Достоевского, Блока, Мандельштама, Бродского знаю. – Помолчал. – А тебя…. Ты кто такой?

 

- Да что Ты заладил: "кто такой, кто такой"! Я-то ведь думал Ты – Санкт-Петербург, а Ты как был Ленинградом, так Ленинградом и остался! Он, видите ли, фасады кое-где обновил, церкви, соборы, пагоды пооткрывал, супер-бупер магазины выстроил…. Мегаполис…. На что силы тратишь?

 

Не ожидал я от себя такой прыти. Хотел поинтересоваться, уверен был, что Он со мной и не заговорит, а тут чувствую, что задумался о чём-то:

 

Нева о гранит чуть сильнее бьётся;

 

конь у Медного всадника передними копытами искры выбивает (может быть,

поэтому любимая собачка Ольги Батраковой Нюшка облаяла императора?);

 

в Эрмитаж билетёрши бесплатно людей запускают;

 

Тимур Акрамов на Кузнецком рынке старушке-блокаднице дыню подарил;

 

Начальник следственного отдела прокуратуры Солдатов Александр Васильевич уже было протянул руку за конвертом с деньгами, но рука его в воздухе повисла, а сам он громко кашлянул;

("Частный пристав был большой поощритель всех искусств и мануфактурностей, но государственную ассигнацию предпочитал всему. «Это вещь, — обыкновенно говорил он, — уж нет ничего лучше этой вещи: есть не просит, места займет немного, в кармане всегда поместится, уронишь — не расшибется»").

…И люди вдруг в окнах показались. Всматривались в небо и языками цокали. А кое-кто даже на улицу успел выбежать…

 

- ДА КТО ТЫ ТАКОЙ? – Это даже не крик был, а гул нарастающий. – Я бы всех этих бумагомарак! У, щелкоперы, либералы проклятые! Чертово семя! Узлом бы вас всех завязал, в муку бы стер вас всех да черту в подкладку! В шапку туды ему!..

 

Тут я и запаниковал. Неудачное время для разговора выбрал… Да ещё на Сенной…В такую-то жару… Возвращаться надо…

Очиню перо гусиное…

Тьфу ты!

За клавиатуру!

…Что у нас там? Ага. "Крутой компьютерщик"…

 

 4.

Герман считал себя счастливым человеком. Улыбка редко сходила с его лица, что заставляло одних завидовать, других – вертеть указательным пальцем у виска, а третьих – злобствовать. Нет бы и другим радоваться, что рядом с ними живёт и работает счастливый человек! Не получается. Его в должности понижают, премиальные не дают – улыбается и руками разводит. Мол, ничего, ребята, в следующий раз. Его компьютер вирусами заражают, электронную почту прочитывают – ухмыляется, до атомов свой комп разбирает, продувает, прочищает, и снова счастлив.

Ночное дежурство в новогоднюю ночь – Герман.

Командировка в Нижние Козлы – Герман.

Заблудившегося из леса вывести – Герман.

Найти смерть Кощея Бессмертного – опять Герман.

И бесит других, что не отказывается, с удовольствием едет, дежурит, чинит, зло (Кощея Бессмертного) наказывает….

 

И улыбается.

 

Вот выдалось нынешнее лето невероятно жарким. В его офисе кондиционеры лопаются, люди воду ледяную пьют, мороженое килограммами, как Хаттабыч, уплетают, а Герман никак от монитора оторваться не может…

Утром, правда, немного поволновался из-за жены, но потом решил, что Антон Германович со всем справится и позвонит ему….

И даже когда совершенно замерло всё вокруг, а на стенах странные тени появились, а потом и голоса – он только голову почёсывает, хмыкает, решение сложной экономической задачи ищет…

 

И вдруг настала тишина в церкви; послышалось вдали волчье завыванье, и скоро раздались тяжелые шаги, звучавшие по церкви; взглянув искоса, увидел он, что ведут какого-то приземистого, дюжего, косолапого человека. Весь был он в черной земле. Как жилистые, крепкие корни, выдавались его засыпанные землею ноги и руки. Тяжело ступал он, поминутно оступаясь. Длинные веки опущены были до самой земли. С ужасом заметил Хома, что лицо было на нем железное. Его привели под руки и прямо поставили к тому месту, где стоял Хома.

- Подымите мне веки: не вижу! – сказал подземным голосом Вий - и все сонмище кинулось подымать ему веки.

"Не гляди!" – шепнул какой-то внутренний голос философу. Не вытерпел он и глянул.

- Вот он! – закричал Вий и уставил на него железный палец. И все, сколько ни было, кинулись на философа.

 

Герман глянул на часы, сказал "эге-ге" и потянулся.

 - Заработался я, братцы! Пора и честь знать. Все уже разошлись, даже компы свои не выключили. Советский классический жутик скачивают. Так себе фильм. Хотя Варлей, чертовка, хороша!

 

Окинул взглядом офис, набрал воздух в лёгкие и запел всегдашнюю песню конца рабочего дня:

 Тучи над городом встали,

в воздухе пахнет грозой.

За далекой за Нарвской заставой

Парень идет молодой.

 

Далека ты путь-дорога!

Выйди, милая моя!

Мы простимся с тобой у порога.

И, быть может, навсегда.

 

Мы простимся с тобой у порога.

И, быть может, навсегда.

 

Допевая первый припев, Герман не заметил, как наступил на полу шинели Акакия Акакиевича, да так, что тот даже взвизгнул.

Черные силы мятутся,

ветер нам дует в лицо.

За счастье народное бьются

Отряды рабочих-бойцов.

 

Далека ты, путь-дорога!

Выйди, милая, встречай!

Мы простимся с тобой у порога.

Ты мне счастья пожелай!

 

Продолжая петь, Герман зашёл в лифт и почти столкнулся с выбежавшим оттуда молодым человеком, одетом почему-то во фрак. "В такую жару?" – подумал Герман и продолжал:

Мы простимся с тобой у порога.

Ты мне счастья пожелай!

 

Жаркою страстью пылаю,

сердцу тревожно в груди!

Кто ты? Тебя я не знаю!

Но наша любовь впереди.

Приходи же, друг мой милый,

Поцелуй меня в уста.

И клянусь: я тебя до могилы

Не забуду никогда…

 

Уже выбегая из здания, Герман на мгновение задержался и поднял голову вверх, чтобы подмигнуть своему десятому этажу и окнам своего офиса. Мол, "до завтра! Спокойной ночи!"

"Не гляди!" – шепнул какой-то внутренний голос…

- Вот он! – закричал Вий и уставил на него железный палец. И все, сколько ни было, кинулись на философа.

 

 ...И клянусь: я тебя до могилы

Не забуду никогда.

***

 

Вы как хотите, читатель, а я своего героя в беде не оставлю.

Представьте только: лёгкий сумрак петербургского вечера. Жара хоть и спала немного, зато влажность увеличилась. Герман, выбежавший из здания, где находится его офис, вытирает запотевшие очки и озирается по сторонам. И что он видит?

Тот самый человек во фраке преследует невиданную красавицу. Одетый в чиновничий мундир начала 19 века молодой человек двадцати трёх лет, без царя в голове, убегает от толпы курьеров. А те, в свою очередь, шумно и подобострастно подсовывают ему записочки с приглашениями на бал. На здании метро "Кировский завод" будто отпечаталась огромная тень, снимающая шинель с прохожего. На фонарных столбах сидят русалки и горько плачут. В табачном киоске обосновался чёрт. Сидит себе и покуривает "Мальборо", кисточкой хвоста разгоняя дым…

…Дальше описывать не стану – страшно…

Чтобы сделали вы, читатель? Закрыли бы глаза и попытались бы открыть их снова? Достали бы мобильник и позвонили бы в МЧС? Или домой? Узнать, на каком свете они или вы?

Рациональный Герман ещё не сделал никаких выводов и не решил, какими будут его действия.

Удобнее всего подойти сейчас! – подумал я.

 

- Добрый вечер, Герман. Могу ли я с вами поговорить?

 

- Простите…Э-э… Я только своим позвоню…

 

- Нет надобности. У них всё в порядке. Пока. Они хохочут. Я их остановил именно в таком состоянии….

Нет, давайте я вам всё объясню по порядку.

 

Счастливые люди отличаются от остальных ещё и тем, что всегда выражают готовность выслушать незнакомого человека. А вдруг помочь надо, - думают они. Откладывают даже срочные дела и выслушивают.

 

- Понимаете, - продолжал я, немного успокоившись, - во всём виноват Петербург.

 

И тут Герман оглянулся вокруг, словно хотел убедиться в справедливости моих слов.

 

- Как же это всё понимать? Может, фильм исторический снимают? Меня зовут Герман! – неожиданно выпалил он. – Я работаю вон в том здании.

 

- Я о вас, Герман, всё знаю. Только некогда нам с вами об этом говорить. Думаю, если мы до третьих петухов с Петербургом не разберёмся, то не представляю, каким будет завтрашнее утро.

 

- Вы говорите какими-то загадками.

 

- А то, что видите вокруг, вас не удивляет? Люди попрятались по своим домам. Транспорт не работает. Каждый петербуржец с утра пережил встречу с каким-нибудь гоголевским героем. Поверьте, ничего подобного я не замышлял. Хотелось написать небольшой сентиментальный рассказ без взрывов страстей, без криминала, без трагического финала…. Но уж не знаю, почему всё пошло наперекосяк….

 

- Вы меня совсем запутали.

 

- Признаюсь, я и сам запутался. Знаю только одно: времени у нас очень мало.

 

- А как там мои?

 

- Пока хохочут…. Но вот что будет с ними потом, я представления не имею.

 

Герман на глазах менялся. Счастливые люди редко бывают безрассудными. Они обладают удивительным свойством чувствовать ситуацию и владеть её. Я был уверен, что в его голове уже рождался план.

 

- Прежде всего, разберёмся в мотивах. Уж если вы уверяете, что времени у нас мало – кстати: почему? – действовать нужно решительно. Необходимо поговорить с Городом. Есть такие места (у каждого, кто хоть как-то связан с Петербургом), где Он ни за что не промолчит….

 

- Одно такое место я уже сегодня опробовал. Сенная площадь. Лучше бы я этого не делал.

 

- Вы же автор! – воскликнул Герман. – А мы ваши герои! И это у вас должно быть хотя бы одно такое место, где разговор с Питером непременно состоится! И вы, и Он должны знать почему. А потом вы придумаете и наши места.

 

Долго думать и вспоминать мне не нужно было. Конечно, такое место есть. И совсем недалеко отсюда.

 

 

5.

 

До проспекта Стачек, действительно, близко. Мы шли молча. Герман изредка посматривал на меня, желая, вероятно, как-то поддержать.

Солнце плыло к закату.

Нам навстречу по-прежнему попадались странные люди. Некоторые из них пытались с нами заговорить. На первый взгляд всё выглядело безобидно. Ведь мы теперь знали, с кем имеем дело.

Мы уже почти дошли до нужного мне места. И только тогда обратили внимание на то, что улицы совсем пусты, а из окон на нас смотрят с любопытством и надеждой.

Герман попытался в очередной раз позвонить домой, но потом сам себя остановил, осознавая, что важнее (и для своих близких тоже) следовать за автором. То есть, за мной. Я же с каждым шагом всё больше и больше сомневался.

 

Небольшое двухэтажное здание по правую сторону от ДК им. Кирова…

 

Два года мучений. Несостоявшееся грехопадение. Слабость и предательство. Комок, застрявший в горле, – невысказанное. Её печальные глаза. Моя растерянность…. И ещё какие-то обрывки слов-снов…. Боже, это было вечность назад!..

 

Он должен меня здесь узнать! И будет говорить со мной с уважением и достоинством! Потому что здесь я не врал и не подличал! Потому что здесь я учился любить и верить….

 

- Чем бы Ты ни был сейчас занят – остановись! Я не знаю, что Ты задумал. Но мне не по себе, когда я вижу, как боятся и страдают люди. Твои люди – петербуржцы!

Может быть, ТЫ на что-то или на кого-то обиделся? На отвратительные дороги или на то, что разрушаются дома, близкие твоему сердцу? Может быть, тебе не по душе новые дома или новые люди, называющие себя петербуржцами?

Не молчи, пожалуйста! Говори!

 

Сначала только тишина. Потом заскрипело что-то в отдалении. Герман даже вздрогнул от неожиданности. Ветер, тёплый и влажный, зашелестел по крышам, сдул с улиц нечисть окончательно.

И вдруг – голос. Приятный, женский.

 

- Милые мои! Что же вы так забеспокоились? Будто конец света близится. Уверяю вас, ни один старый или новый петербуржец сегодня не пострадал. Разве что от жары. Она-то, проклятая, во всём и

виновата. Ну, невмоготу стало! Я и решил поразвлечься. Почему Гоголь? А просто люб мне этот носатый автор. Он хоть и пришлый, зато умел любить меня…. А тебя хотел спросить про девушку из этого дома. Предложение сделал? Поженились? Дети есть?

 

- У меня, дорогой Питер, сложилось всё не так, как мне хотелось тогда. А вот мой герой, Герман, – счастливый человек.

 

- Не грусти, писатель! После первой звезды всё изменится. А сейчас не обессудьте – дела…

 

И затих голос. А я и Герман в небо смотрим: первую звезду высматриваем.

 

- Вот она, вот! – кричит Герман. – Мои уже заждались меня, наверное. Или всё ещё хохочут?

 

- Прощай, Герман. Приятно было познакомиться. Возвращайся во 2 главу. К своим.

 

 

2 (окончание).

 

- Веселимся? И над чем это вы так смеётесь?

 

яв

 

***

Вот какая история случилась в северной столице нашего обширного государства! Теперь только, по соображении всего, видим, что в ней есть много неправдоподобного.

 А, однако же, при всем том, хотя, конечно, можно допустить и то, и другое, и третье, может даже... ну да и где ж не бывает несообразностей?.. А все, однако же, как поразмыслишь, во всем этом, право, есть что-то. Кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на свете, — редко, но бывают.

 

 

 


Комментарии

Нет комментариев

Добавить комментарий

Эта запись закрыта для добавления комментарив.