О чем же, о чем, если мир необъятен?..
Я поздно очнулась, кругом ни души.
О чем же? О снеге? О солнце без пятен?
А если и пятна на нем хороши?..
О людях? Но либо молчание, либо
Лишь правда, а мне до нее не дойти.
О жизни?.. Любовь моя, свет мой,— спасибо.
О смерти?.. Любовь моя, свет мой,— прости.
8 октября 1960
ЭТО БЫЛО ПОУТРУ…
Драматический этюд.
Неужели будет то же,
Что минувшею весной?
Неужели предо мной...
Впрочем, надо по порядку,
Расскажу не сказку-складку
И ни словом не совру.
Это было поутру…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
(Мария Петровых. Из незаконченного.)
Пролог.
( Уже немолодой человек, лет пятидесяти, сидит за столом в небольшой комнате и старательно очиняет гусиное перо. На стенах самодельные книжные полки с книгами и "толстыми" журналами. За спиной мужчины – другой стол, поменьше. На нём включённый компьютер).
МУЖЧИНА ( резко поворачивается на стуле к компу, вскидывает вверх правую руку с гусиным пером).
Так и начнём!
(гусиным пером "отстукивает" что-то на клавиатуре. Потом откатывается от компа и медленно грызёт перо).
Я полюбил Женщину.
Нет, я не искал её всю жизнь, не вздыхал под окнами её дома, не писал ей страстные письма. Я даже не видел её никогда. Только на бледной фотографии, где черты её лица почти размыты.
Я полюбил её тогда, когда прочитал вот это:
Плач китежанки.
Боже правый, ты видишь
Эту злую невзгоду.
Ненаглядный мой Китеж
Погружается в воду.
Затонул, златоглавый,
От судьбы подневольной.
Давней силой и славой -
Дальний звон колокольный.
Затонул белостенный,
Лишь волна задрожала,
И жемчужная пена
К берегам отбежала.
Затонул, мой великий.
Стало оглядь безмолвно,
Только жаркие блики
Набегают на волны...
(Пауза. Волга, что на заднике, словно море, "бунтует". Автор смотрит на задник. Музыка становится тревожной).
Оставалось только отыскать Её среди вечно живущих и признаться в любви…
(Автор остаётся на сцене на всё время спектакля. ЭТО ОН ПРЯМО НА СЦЕНЕ С ПОМОЩЬЮ ГРИМЁРОВ ПРЕВРАЩАЕТСЯ В МАНДЕЛЬШТАМА).
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
(Голос из-за кулис).
- Мари! Несносная девчонка! Куда же ты подевалась? " Marie, vous etes insupportable, ou etes-vous, donc?"
(Взрослому голосу вторят детские. Все ищут Машеньку. На сцену выбегает девочка лет шести. И на лице, и во всех её движениях и страх, и отчаяние, и бесстрашие, и радость).
ДЕВОЧКА. Бабушка! Ты слышишь меня, бабушка?! Я скоро к тебе прибегу! Я уже большая и мне ничегошеньки не страшно!
(Мечется от авансцены к заднику. Подбегает к авансцене, с восторгом и некоторым испугом смотрит в зал)
ДЕВОЧКА. Бабушка! Бабушка! Я убежала! И честно тебе говорю: почти не боялась…
(Голоса ищущих усиливаются. ДЕВОЧКА вприпрыжку убегает)
СЦЕНА ВТОРАЯ.
МУЗЫКА ПЕРЕХОДА, ДВИЖЕНИЯ ВРЕМЕНИ.
МАРИЯ. (Она выходит из-за кулис ровно оттуда, куда только что убежала маленькая Мария. Следом выходит сестра Катя).
Ты и представить себе не можешь, что мне только что снилось…
КАТЯ. Давай угадаю. Тебе шесть лет. Лето. Вдруг неожиданно ты решаешь убежать от гувернантки к бабушке, которая живёт не так далеко от нашего дома, но километра два нужно было пройти…
МАРИЯ (будто продолжая)…а когда заканчивалась тропинка, нужно было поднять голову, чтобы решить, куда идти дальше…
КАТЯ. Конечно же, ты не слышала наших голосов, потому что…
МАРИЯ. …Потому что вы непременно помешали бы мне дойти до дома бабушки… (вдруг улыбнулась широко и обняла сестру).
Катюша, Как счастлива я тогда была! А помнишь, как в шесть лет я "сочинила" первое стихотворение (четверостишие), и это привело меня в неописуемый восторг, я восприняла это как чудо, и с тех пор всё началось, - и, мне кажется, моё отношение к возникновению стихов с тех пор не изменилось.
КАТЯ. Жаль, что это стихотворение не сохранилось, как посмеялась бы я над тобой!
МАРИЯ. Ах, вот ты какая! А ещё сестра называется!
КАТЯ. Шучу! Шучу! Давай лучше хоть чайник поставим. Вот-вот кавалеры нагрянут.
МАРИЯ. Катька! Ты сегодня точно получишь на орехи!
КАТЯ. Какие ещё орехи! На чай! (Смеясь, убегает).
ЗАДНИК МЕНЯЕТСТСЯ. МОСКВА. Начало 30-х. ОПРЯТНАЯ КВАРТИРКА.
НА СЦЕНЕ СТОЛ И НЕСКОЛЬКО СТУЛЬЕВ.
СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
(На сцену выбегают гримёры. Они подбегают к Мужчине и превращают его в Мандельштама).
КАТЯ. (Она ставит на стол чашки, чайник…) Осип Эмильевич житья нам не давал. Приходил иногда по три раза в день. И говорил, говорил…
ОСИП. (Убегает от гримёров). Здравствуйте, Катя. А что же, Маша дома?
КАТЯ. А где же, Осип Эмильевич, ей быть? Помнится, два часа назад вы с тем же вопросом ко мне обращались.
ОСИП. Убегал, Катенька, по неотложным делам. Но теперь я хоть до самой ночи могу оставаться, если не прогоните.
КАТЯ (в сторону) Вас прогонишь… Как же… Маша! Мария! К вам Осип Эмильевич! Чай уже можно разливать? А вы присаживайтесь. К сожалению, к чаю и подать нечего.
ОСИП. Да бог с ним, с чаем!
МАРИЯ. Катюша, неужели Осип Эмильевич пренебрегает нашим чаем?
КАТЯ. Неудивительно. Ведь столько ещё утром выпито.
ОСИП (почему-то стал суетлив. Оглядывается по сторонам). Я у …друзей читал кое-что…
МАРИЯ. Случилось что-нибудь, Осип Эмильевич? Вы как-то в лице изменились, по сторонам смотрите.
ОСИП. Ни-чего-шень-ки не случилось! (излишне громко смеётся). Мария Сергеевна, Катя, обещаю сегодня вас не утомлять своим присутствием боле. Дайте мне пять минут! Есть кое-что… (Встаёт и ходит по комнате).
Я прочту стихотворение… Только прошу вас, милые барышни, никому не говорите о том, что вы услышите (сел, задумался на мгновение, вскочил и, обращаясь в зал)
Мы живём, под собою не чуя страны…
СЦЕНА ЧЕТВЁРТАЯ.
(ГЕРОИ ЗАСТЫВАЮТ. ЛУЧ СВЕТА МЕЧЕТСЯ ПО СЦЕНЕ, ОСТАНАВЛИВАЯСЬ НА ТЕХ, КТО ВЫХОДИТ ИЗ-ЗА КУЛИС)
ВЫХОД ПЕРВЫЙ.
ОСИП. Борис Леонидович, вы ещё этого не слышали. Только минута вашего внимания.
Мы живём, под собою не чуя страны…
(И – мрачная страшная музыка)
ПАСТЕРНАК. “То, что вы мне прочли, не имеет никакого отношения к литературе, поэзии. Это не литературный факт, но акт самоубийства, которого я не одобряю и в котором не хочу принимать участия. Вы мне ничего не читали, я ничего не слышал, и прошу вас не читать их никому другому».
ОПЯТЬ МУЗЫКА.
ВЫХОД ВТОРОЙ.
ШЕНГЕЛИ. Осип Эмильевич, сто лет сто зим! Вы бледны, но глаза горят, как у Джордано Бруно. Бога ради, простите за дурной каламбур!
МУЗЫКА.
ШЕНГЕЛИ. (Сначала слушает внимательно, но потом…) Я ничего не слышал, а вы мне ничего не читали!
ВЫХОД ТРЕТИЙ.
БУХАРИН. (Пишет письмо Сталину) О поэте Мандельштаме. Он был недавно арестован и выслан. До ареста он приходил со своей женой ко мне и высказывал свои опасения на сей предмет в связи с тем, что он подрался (!) с Алексеем Толстым, которому нанес «символический удар» за то, что тот несправедливо якобы решил его дело, когда другой писатель побил его жену. Я говорил с Аграновым, но он мне ничего конкретного не сказал. Теперь я получаю отчаянные телеграммы от жены Мандельштама, что он психически расстроен, пытался выброситься из окна и т.д. Моя оценка О. Мандельштама: он – первоклассный поэт, но абсолютно несовременен; он – безусловно, не совсем нормален; он чувствует себя затравленным и т.д. Т.к. ко мне все время апеллируют, а я не знаю, что он и в чем он «наблудил», то я решил написать тебе об этом. Прости за длинное письмо. Привет.
Твой Николай.
СТАЛИН. (В раздумье проходит мимо Бухарина через всю сцену. Останавливается возле застывших сестёр Петровых. Хмыкает.
И уходит).
ЗАСТЫВШАЯ СЦЕНА "ОЖИВАЕТ"
СЦЕНА ПЯТАЯ.
КАТЯ. Пожалуйста, хватит киснуть. Пойдём лучше погуляем. Или в гости к кому-нибудь сходим…. Маша, ну, нельзя же так!
МАРИЯ. Из всего русского языка ты, милая, выбрала самое неподходящее слово. Разве это называется "киснуть"? (Заплакала).
КАТЯ. Маша, Машенька, прошу тебя! Перестань!
(Стук в дверь)
Пойду открою. Кто бы это мог быть?
(Входят Катя и Надежда Яковлевна, жена Осипа)
НАДЕЖДА. (В се её слова обращены в зал. Она как бы нарочно старается не смотреть на Марию).
«Кто дал им право арестовать Мандельштама? Безобразие...»
Эту сталинскую фразу я услышала из уст следователя, который вел дело Мандельштама. я назвала его «Христофорович» – не по аналогии с Бенкендорфом, как можно было бы предположить, а просто потому, что по иронии судьбы именно такое было у него отчество. Николай Христофорович Шиваров – вот как его звали. Оперуполномоченный 4-го отделения СПО ОГПУ, специалист по писателям.
Стихи он называл ”беспрецедентным контрреволюционным документом”, а меня соучастницей преступления: как должен был поступить советский человек? Немедленно сообщил бы о стихах в органы, иначе он подлежал бы уголовной ответственности... Через каждые три слова в его устах звучали слова “преступление” и “наказание”. Выяснилось, что я не привлечена к ответственности только потому, что решили “не поднимать дела”. И тут я узнала формулу: “изолировать, но сохранить” – таково распоряжение свыше – следователь намекнул, что с самого верху, – первая милость... Первоначально намечавшийся приговор – отправка в лагерь на строительство канала – отменен высшей инстанцией. Преступника высылают в город Чердынь на поселение... И тут Христофорович предложил мне сопровождать О.М. к месту ссылки. Это была вторая неслыханная милость, и я, разумеется, тотчас согласилась...
…Я узнала (повернулась к Марии), что на следствии он назвал ваше имя. Потом он объяснил мне, что хотел бы, чтобы и вас посадили. В соседнюю камеру…
Я и раньше знала … про вас.
МАРИЯ. Вы о чём таком говорите?
НАДЕЖДА. Не перебивайте меня! Когда он несколько раз в течение года уходил, я сходила с ума. Не желая слушать всяческие сплетни, я решила что, если он вернётся, - знала, что вернётся! – я так ему и скажу: или я, или она!
Вернулся. Услышал и глупо обрадовался: "Наконец-то ты стала настоящей женщиной!"...
(повторяя последнюю фразу несколько раз, Надежда, не попрощавшись, уходит).
Опять блуждающий свет по сцене.
СЦЕНА ШЕСТАЯ.
МАРИЯ. (Она со свечой и дневником под мышкой. Идёт к комнате АВТОРА. С любопытством рассматривает компьютер. Находит гусиное перо. Выходит к авансцене).
Вот так и живем.
Любимейших схоронили
И в горьком бессилье
Дрожим друг над другом,
Незримым очерчены кругом.
Проснусь, оглянусь —
Живые? Ну, слава Богу!
Господь, озари их дорогу,
Продли их бесценный век,
Как длишь ты теченье великих рек
И ручьи устремляешь к ним отовсюду.
Боже, прости мой презренный грех,
Немощь мою и робость
И то, что глянула в пропасть,
Увидела ад кромешный,
Услышала плач безутешный
И не сказала ни слова,
Удалилась от злого,
И рот мой намертво сжат,
И ноги мои дрожат...
Боже, прости мне грешной!
(Из-за кулис появляется АВТОР. Он пытается подойти ближе к МАРИИ, но та исчезает, словно призрак, роняя перо).
АВТОР. Я полюбил Женщину. И это навсегда. В её дневнике я прочитал: "Во мне, при всех катастрофических недостатках, есть нечто правильное: я не определяю и не ценю людей по их отношению ко мне. По-моему, это правильно "
(Поднимает с пола гусиное перо, которое уронила МАРИЯ).
По-моему это правильно! Так и закончим! (Бежит к компьютеру, чтобы закончить драматический этюд №2).
Комментарии
Нет комментариев
