Я ревную маму.
Всё таки в этот период полуподростковый, театр, как таковой, интересовал меня мало. И даже частые гастрольные поездки с мамой не подталкивали меня к мысли, что когда то и я могу стать актрисой.
Как то так получалось, что мамина жизнь-сама по себе, моя, которая мне казалась гораздо важнее маминой-сама по себе. У меня были такие сложности, такие важные проблемы, так трудно складывались мои отношения с окружающим миром, что всё остальное просто меркло перед глобальностью собственного внутреннего мира!
Я всегда знала, да и все об этом говорили, что мама гениальна, и это просто стало данностью. По другому и быть не могло! Конечно, я помню, как она играла в "Пяти вечерах" Володина, даже знала, что её партнёр был в неё тайно влюблён.
Помню, как много он со мной времени проводил на гастролях. Ходил со мной в лес собирать грибы, учил меня плавать.
Ах, какая дивная природа в Сибири! Какие леса! Но всё это осталось в памяти какой то синей дымкой.
Помню очень хорошо, как мама играла Кручинину в "Бех вины виноватых" Островского. Такая красавица, с каким то удивительно трагическим лицом, глубокими глазами. Какая то поразительная благородная осанка, исполненная внутренней аристократичности.
Потрясающая, по силе, была сцена Кручининой со старухой-нянькой. Помню эту страшную мизансцену, когда мама ползла на коленях, и умоляла старуху сказать, где её сын!
Ух, вспоминаю, а у самой и сейчас мороз по коже!
Но детально определить, что, зачем и почему мне что- то нравилось, или не нравилось, конечно, не могу. Всё воспринималось на уровне детских эмоций.
Кстати, потом, в моей взрослой актёрской жизни, я почти весь мамин репертуар переиграла. И ""Бесприданницу", и "Мирандолину", и "Мамашу Кураж". А вот Кручинину пока не довелось. Но надежды не теряю, пока ещё возраст позволяет.
К сожалению, нашему главному, не нравится эта пьеса. Ну, а мне, как говорится,-мечтать не вредно!
Дома я была постоянно одна. Очень много читала, можно сказать, до одури много!
И ещё пела. Да как! "Соловья" Алябьева. Почему то я решила, что у меня голос- колоратура. Поэтому блажила писклявым голосом:" Со-о-оловей мой, со-о-оловей!.....!" Правда, петухов пускала, ну да это детали! На самом деле я была очень высокого мнения о своём пении. И для того чтобы убедиться в том, как лихо я пою, после самой высокой ноты:" Со-о-оловей, а-а!", я подкрадывалась к окошку, и сбоку подглядывала, как прохожие реагируют на моё божественное пение.
Я то знала, что оно-божественное, но мне же нужно было подтверждение! И прохожие реагировали: останавливались, и задирали головы вверх. По моим понятиям, они просто млели от восторга! На самом деле, как я теперь понимаю, народ останавливался, потому что надо было выяснить-а кого это там, наверху, режут!?
Мамы дома, практически, не было. Когда то, в 18 лет, её засунули в ком.партию, и с тех пор она постоянно занимала какие нибудь общественные посты: то пред месткома, то секретарь парторганизации, оставаясь, при этом, внутренне, дессиденткой.
Думаю, что ей просто нравилась такая жизнь. Домоседкой она никогда не была, а вот, на всех парах носиться, помогать кому то с жильём, выбивать малоимущим, материальную помощь, да и просто, помогать, помогать, помогать... Это была ЕЁ жизнь!
Без этого, уже потом, когда мамочка стала немощной и больной, она просто угасла.
Когда я шла из школы домой, то заходила сначала домой за бидоном, потом шла в продуктовый магазин, покупала 3 литра молока, буханку хлеба и батон варёной колбасы. Этим мы с мамой и питались какое то время.
Дома я наделывала кучу бутербродов, садилась в широченное бутафорское кресло (другой мебели и быть не могло), укладывала на широкие подлокотники бутерброды, ставила возле себя бидон с молоком и кружкой, садилась в кресло с ногами, брала книгу и...читала!
О, это было блаженство! Жевать, и читать! Жевать и читать! Правда, я несколько за это потом поплатилась, превратившись в этакую сдобную булку! И даже в школе уже потихоньку меня начали называть "Жиртрестом"! Но... когда начался период моей гонки за взрослыми подругами и модным взрослым видом, пухлость исчезла!
К тому времени, мама моя, после долгого периода страдания и болезни, связанных с уходом папы, вдруг расцвела!
Ей тогда было всего то 37 лет! Молодая женщина. Она стала ездить на курорты, как то посвежела, похудела. Появились красивые вещи, мама стала за собой следить.
Лицо засветилось, глазки засверкали, она почувствовала себя женщиной. Женщиной, которая нравится...
Да-да-да! Именно так и было!
А под окнами... Под окнами у нас стали появляться какие то странные мужчины с гитарами, которые что то пели. Мама краснела, и пряталась. А я, дубинушка, ничего не подозревая, вылезала из окна, жутко заинтересованная, и задавала дурацкие вопросы:
-Дядьки, а, дядьки, а чего это вы там развопились?
Меня спрашивают елейным голосом:
-Машенька, а мама дома?
-Дома. А чего надо то?
-А пусть она выглянет!
И при этом я ощущала какой то, очень неприятный и непонятный укол, в сердце:
-Мам, чего им надо от тебя? Прогони их!
Мама бочком подбиралась к окну, и молча махала руками: типа того, что, мол, уходите-уходите, от греха подальше! При этом я грозно смотрела на маму, она виновато прятала глаза, разводила руками и вздыхала.
А я, дурочка, не понимала, что у мамы начался новый, совсем неизвестный ей, доселе, период.
Период, когда женщина превращается в прекрасную розу, и вокруг этой розы вьётся хоровод поклонников!
И мне было непонятно, что роза цветёт недолго. Я злилась и...ревновала!
Какая глупая и..жестокая!
Как то так получалось, что мамина жизнь-сама по себе, моя, которая мне казалась гораздо важнее маминой-сама по себе. У меня были такие сложности, такие важные проблемы, так трудно складывались мои отношения с окружающим миром, что всё остальное просто меркло перед глобальностью собственного внутреннего мира!
Я всегда знала, да и все об этом говорили, что мама гениальна, и это просто стало данностью. По другому и быть не могло! Конечно, я помню, как она играла в "Пяти вечерах" Володина, даже знала, что её партнёр был в неё тайно влюблён.
Помню, как много он со мной времени проводил на гастролях. Ходил со мной в лес собирать грибы, учил меня плавать.
Ах, какая дивная природа в Сибири! Какие леса! Но всё это осталось в памяти какой то синей дымкой.
Помню очень хорошо, как мама играла Кручинину в "Бех вины виноватых" Островского. Такая красавица, с каким то удивительно трагическим лицом, глубокими глазами. Какая то поразительная благородная осанка, исполненная внутренней аристократичности.
Потрясающая, по силе, была сцена Кручининой со старухой-нянькой. Помню эту страшную мизансцену, когда мама ползла на коленях, и умоляла старуху сказать, где её сын!
Ух, вспоминаю, а у самой и сейчас мороз по коже!
Но детально определить, что, зачем и почему мне что- то нравилось, или не нравилось, конечно, не могу. Всё воспринималось на уровне детских эмоций.
Кстати, потом, в моей взрослой актёрской жизни, я почти весь мамин репертуар переиграла. И ""Бесприданницу", и "Мирандолину", и "Мамашу Кураж". А вот Кручинину пока не довелось. Но надежды не теряю, пока ещё возраст позволяет.
К сожалению, нашему главному, не нравится эта пьеса. Ну, а мне, как говорится,-мечтать не вредно!
Дома я была постоянно одна. Очень много читала, можно сказать, до одури много!
И ещё пела. Да как! "Соловья" Алябьева. Почему то я решила, что у меня голос- колоратура. Поэтому блажила писклявым голосом:" Со-о-оловей мой, со-о-оловей!.....!" Правда, петухов пускала, ну да это детали! На самом деле я была очень высокого мнения о своём пении. И для того чтобы убедиться в том, как лихо я пою, после самой высокой ноты:" Со-о-оловей, а-а!", я подкрадывалась к окошку, и сбоку подглядывала, как прохожие реагируют на моё божественное пение.
Я то знала, что оно-божественное, но мне же нужно было подтверждение! И прохожие реагировали: останавливались, и задирали головы вверх. По моим понятиям, они просто млели от восторга! На самом деле, как я теперь понимаю, народ останавливался, потому что надо было выяснить-а кого это там, наверху, режут!?
Мамы дома, практически, не было. Когда то, в 18 лет, её засунули в ком.партию, и с тех пор она постоянно занимала какие нибудь общественные посты: то пред месткома, то секретарь парторганизации, оставаясь, при этом, внутренне, дессиденткой.
Думаю, что ей просто нравилась такая жизнь. Домоседкой она никогда не была, а вот, на всех парах носиться, помогать кому то с жильём, выбивать малоимущим, материальную помощь, да и просто, помогать, помогать, помогать... Это была ЕЁ жизнь!
Без этого, уже потом, когда мамочка стала немощной и больной, она просто угасла.
Когда я шла из школы домой, то заходила сначала домой за бидоном, потом шла в продуктовый магазин, покупала 3 литра молока, буханку хлеба и батон варёной колбасы. Этим мы с мамой и питались какое то время.
Дома я наделывала кучу бутербродов, садилась в широченное бутафорское кресло (другой мебели и быть не могло), укладывала на широкие подлокотники бутерброды, ставила возле себя бидон с молоком и кружкой, садилась в кресло с ногами, брала книгу и...читала!
О, это было блаженство! Жевать, и читать! Жевать и читать! Правда, я несколько за это потом поплатилась, превратившись в этакую сдобную булку! И даже в школе уже потихоньку меня начали называть "Жиртрестом"! Но... когда начался период моей гонки за взрослыми подругами и модным взрослым видом, пухлость исчезла!
К тому времени, мама моя, после долгого периода страдания и болезни, связанных с уходом папы, вдруг расцвела!
Ей тогда было всего то 37 лет! Молодая женщина. Она стала ездить на курорты, как то посвежела, похудела. Появились красивые вещи, мама стала за собой следить.
Лицо засветилось, глазки засверкали, она почувствовала себя женщиной. Женщиной, которая нравится...
Да-да-да! Именно так и было!
А под окнами... Под окнами у нас стали появляться какие то странные мужчины с гитарами, которые что то пели. Мама краснела, и пряталась. А я, дубинушка, ничего не подозревая, вылезала из окна, жутко заинтересованная, и задавала дурацкие вопросы:
-Дядьки, а, дядьки, а чего это вы там развопились?
Меня спрашивают елейным голосом:
-Машенька, а мама дома?
-Дома. А чего надо то?
-А пусть она выглянет!
И при этом я ощущала какой то, очень неприятный и непонятный укол, в сердце:
-Мам, чего им надо от тебя? Прогони их!
Мама бочком подбиралась к окну, и молча махала руками: типа того, что, мол, уходите-уходите, от греха подальше! При этом я грозно смотрела на маму, она виновато прятала глаза, разводила руками и вздыхала.
А я, дурочка, не понимала, что у мамы начался новый, совсем неизвестный ей, доселе, период.
Период, когда женщина превращается в прекрасную розу, и вокруг этой розы вьётся хоровод поклонников!
И мне было непонятно, что роза цветёт недолго. Я злилась и...ревновала!
Какая глупая и..жестокая!
Comments
Нет комментариев
Leave comment
Эта запись закрыта для добавления комментарив.