June 20
Хобот и хвост
Вдоль по центральной улице Мухославля идет городской голова Еремей Ромуальдович Чертоломов в странно выглядящем в такую жару официальном строгом, хотя и легка помятом пиджаке, и с папкой для бумаг в руке. За ним широко шагает его первый заместитель Осип Иосифович Вертоградов с тележкой, доверху наполненной упаковками с конфискованными у незаконных ларечников курительными смесями.
Жарко. После недавней грозы от разогретого асфальта в воздухе парит, как некогда в бане, развалины которой давно стали неотъемлемой частью исторической застройки городского центра. Кругом тишина... Открытые двери ларьков, бутиков и торговых центров глядят на свет божий уныло, как голодные пасти; около них нет никого, кроме изнывающей от безделья и повышенной влажности охраны. Только на перекрестке три таджика в оранжевых робах лениво кидают асфальт в мутную лужу, изображая ямочный ремонт проезжей части.
— Товарищ мэр! Господин градоначальник! — слышит вдруг Чертоломов.— Еремей Ромуальдович! Что же это творится-то! Совсем рекламщики страх потеряли! Хоть и демократия на дворе, но ведь вовсе уже краев не видят! Нынче не велено незаконные конструкции устанавливать! Посмотрите на это безобразие! Примите меры! Задайте им жару!
Слышны возмущенные выкрики представителей гражданского общества. Чертоломов глядит в сторону и видит: из дверей кафе «Европа», дожевывая на ходу бутерброд с икрой, бежит известный в городе защитник прав сексуальных меньшинств Вольдемар Вольдемарович Пупков. За ним привычным гуськом трусит жиденькая цепочка штатных правозащитников в оставшихся от прошлой предвыборной кампании бесплатных майках «Мухославль – столица демократии!».
Они практически одновременной подбегают к огромной рекламной конструкции, установленной, видимо, прошлой ночью, и заученно выстраиваются вокруг железных опор, тут же на ходу еще начиная скандировать: «Ждем от мэра принять меры! Ждем от мэра принять меры!» Видно, что поборники демократии успели плотно покушать, поэтому звуковой эффект получается весьма значительный. Откуда-то из подворотен высовываются сонные физиономии, и скоро около вознесшегося над всем, кажется, историческим центром города рекламного монстра, словно из земли выросши, собирается толпа.
— Никак митинг какой, Еремей Рейнгольдович!..— озабоченно говорит заместитель. – И явно несанкционированный! Не вызвать ли ОМОН?
Чертоломов делает полуоборот налево и шагает к сборищу. Около центральной опоры посередине огромного рекламного щита, видит он, стоит вышеописанный предводитель губернского нетрадиционного сообщества и, подняв вверх правую руку, на манер стоящего неподалеку памятника бывшему вождю мирового пролетариата, указывает толпе на творящиеся в городе безобразия. На раскрасневшемся от пота и принятого за завтраком лице его как бы отражена вся гражданская озабоченность, да и самая простертая рука с оттопыренным большим пальцем имеет вид знамения победы.
— По какому это случаю тут? — спрашивает Чертоломов, врезываясь в толпу. Видно, что общение с народом ему не в диковину, так что вот эдак запросто его не возьмешь. — Почему тут? Это вы зачем же, господин Пупков, палец вздернули?.. Это вы куда массы призываете? Это кто у вас тут общественный порядок нарушает? Не потерплю! Советую немедленно заткнуться и разойтись в организованном порядке! Вы льете свою воду на мельницы наших врагов! И я знаю, чьи это мельницы!..
— Нет уж, господин градоначальник,— бесстрашно начинает Пупков, еще более оттопыривая палец .— Мы, как будучи представители и выразители чаяний, требуем от вас незамедлительного прекращения игнорирования и наплевательского отношения к нуждам!.. Вы должны категорически пресечь и не допускать впредь! Как гарант соблюдения на муниципальном уровне! Это вопиющее нарушение и наглое попрание! Вот, полюбуйтесь, - обвиняющим жестом он тычет все тем же почему-то большим пальцем в сторону уже размещенного на щите жизнерадостного призыва: «Чтобы много сил моральных/И физических сберечь,/Пейте соков натуральных,/Укрепляет грудь и плеч!»
— Гм!.. Хорошо...— говорит Чертоломов строго, кашляя и шевеля бровями. — Хорошо... Чья хреновина? Я этого так не оставлю. Я покажу этим зарвавшимся стервецам-рекламщикам, как нарушать! Пора обратить внимание на подобных господ, не желающих подчиняться постановлениям! Как оштрафуют его, мерзавца, так он узнает у меня, что значит в историческом центре незаконные конструкции устанавливать! Я ему покажу Кузькину мать!.. Осип Иосифович,— обращается градоначальник к заместителю,— узнай, чей это… как бишь его... билборд, и составляй протокол! А конструкцию убрать надо. Немедля! Вызывай МЧС, полицию, УФАС… Да что там канителиться, я лично!.. Она явно незаконная... Чья это железяка, спрашиваю? Наверняка ведь опять подлец какой-нибудь из «Ядреной Руси»…
— Это, кажись, агентства «Два хобота» билборд! Дормидонта Евграфовича Кузькина!— кричит кто-то из толпы.
— «Два хобота»? Дормидонта Евграфыча? Кузькина? Гм!.. Сниму-ка я, Осип Иосифович, пиджак... Ужас как жарко! Должно полагать, перед дождем...
- Говорил я вам, Еремей Ромуальдович, что зря вы так утепляетесь, - не без злорадства в голосе спешит ввернуть явно вдруг повеселевший Вертоградов. – Говорил, жара, как на Вануате какой-нибудь. Помните Вануату? Мы там еще с деловой командировкой изучали ихний опыт по организации уборки пляжа от снега? Так что сегодня ошиблись вы немного с дресс, извиняюсь, кодом… Промашку дали, - с удовольствием констатирует ненадежный, как оказалось, соратник.
- Я все делаю правильно, - решительно на корню пресекает городской голова попытки неуместного вольнодумства. – Как я есть избранный волеизъявлением, то ошибок не допускаю в принципе! И давайте не будем тут педалировать!..
- Одного только я не понимаю: как это могло быть, чтобы эдакое, можно сказать, произведение дизайна и кому-то резало глаз? — обращается Чертоломов к Пупкову.— Вы же культурный, вроде бы, человек! Согласно программе согласования дальнейшего развития нами принимаются все меры по соблюдению! Вы, должно быть, сами передвинули законно установленную конструкцию так, чтобы она перестала вписываться в предписанные параметры, а потом и пришла в голову идея, чтоб сорвать свои политические дивиденды. Вы ведь... известный народ! Знаю вас, чертей! Оппозиция, одно слово! Я сам был в оппозиции, меня на этой вашей протестной козе не объедешь!
— Он, Еремей Ромуальдович, с самого утра тут со своим подручными колобродит, только вот аккурат перед вами публично поносил и, можно сказать, дерьмом, извиняюсь, поливал... И эти его, которые нетрадиционные… Пидарасы, Еремей Ромуальдович, одно слово, пидарасы! – слышатся возмущенные проявления всенародной поддержки текущей политики мэра по реформированию городского хозяйства.
— Позвольте, сударь, поздравить вас соврамши! Не видал, так, стало быть, зачем врать? А ежели которые с похмелья, то не надо! Уверен, что Еремей Ромуальдович со свойственной ему проницательностью и политической дальнозоркостью… Где ваши мухи, а где наши котлеты! Мы стоим на страже неукоснительного соблюдения и строгого следования!.. Как букве, так и духу! И мы требуем от имени! А ежели я выхожу за рамки, так нынче не старый режим, так что пущай которые… Сегодня все равны... Я сам член коллегии... ежели хотите знать...
— Не рассуждать! Еще раз советую заткнуться и не будировать протестные настроения. Вы открыто играете позорную роль тайного наймита! Предаете, вот именно, идеалы и торгуете принципами!
— Нет, это не Дормидонта Евграфовича...— глубокомысленно замечает снова заметно поскучневший заместитель градоначальника.— Не от «Двух хоботов», стало быть. У Дормидонта Евграфовича таких нет. У него всё больше перетяжки да плазменные...
— Ты, Осип Иосифович, это верно знаешь?
— Верно, Еремей Ромуальдович, у них вот тут внизу справа еще закорючки должна быть, типа, извиняюсь, бренд ихний, а вы гляньте, гляньте! .. Нету закорючки, стало быть, и не «Два хобота» здесь окопались…
— Я и сам знаю. У Дормидонта Евграфовича что ни щит, что ни экран, что ни вывеска, то украшение города, а эта железяка — чёрт знает что! Ни вкуса, ни выдумки в смысле дизайна и современных тенденций... одна только пошлость сплошная! И хватает же наглости у некоторых господ эдак вот наш замечательный город уродовать! Да случись такое в Петербурге или Москве, то знаете, что было бы? Там не посмотрели бы в закон, а моментально — не дыши! Так что, господин Попков, благодарю за активную гражданскую позицию и заверяю общественность города, что мы, со своей стороны, этот вопиющий факт нарушения и попрания так не оставим!.. Нужно проучить! Пора...
— А может быть, и Дормидонта Евграфовича...— с потаённой издёвкой думает вслух коварный Вертоградов.— В правом нижнем нету закорючки, а вон в левом верхнем что-то вроде и есть… Ну, да, точно есть... Намедни в офисе у них аккурат такую видел.
— Вестимо, дормидонтовская! — говорит голос из толпы. – По всему видать, что «хоботы» руку приложили…
— Гм!.. Надену-ка я, Осип Иосифович, пиджак... Что-то ветром подуло... Видишь, опять я прав оказался! Предусмотрел возможность разнообразных климатических катаклизмов… Знобит... Ты вот что, ты сейчас немедля свяжешься с их дирекцией и спросишь там. Скажешь, что я лично заинтересован в урегулировании вопроса в рамках соответствующего моего постановления и с учетом действующего законодательства... И скажи, чтобы ежли какая сволочь из депутатов либо подлецы из губернского управления... Так чтоб отвечали четко, без подробностей, мол, коммерческая тайна, и абзац. Эвон ведь какая монструозина, не один миллион, должно, стоит, а тут каждая свинья будет шум подымать и педалировать, то потом и не отмоешься. Реклама — вещь деликатная... А вы, г-н Пупков, руку-то опустили бы! Небось притомились… Нечего свой дурацкий палец выставлять! У вас у самого газетенка поганая выходит, где сплошь на всё клевещут… Смотрите мне, у нашей демократии рука тоже тяжелая!
— А вон их приказчик идет, его спросим... – прерывает монолог градоначальника его расторопный заместитель. - Эй, любезный! Поди-ка, брат, сюда! Ну-ка глянь на конструкцию... Ваша?
— Никак нет-с, Осип Иосифович! Мы как бы в ином стилевом пространстве работаем. Так что вот этаких мы не производим-с! Даже, если вот сюда посмотрите, то и телефоны другие указаны.
— И спрашивать тут долго нечего,— говорит Чертоломов.— Она незаконная! Нечего тут долго разговаривать... Ежели сказал, что незаконная, стало быть и незаконная... Снести немедля, вот и всё. Немедля! И оповестить других для примера…
— Это контора не наша,— продолжает приказчик.— То есть, как бы это сказать, не вполне как бы наша, хотя, конечно, мы имеем некоторое отношение... В смысле, это другая совсем типа фирма и даже называется вовсе «Два хвоста»… Но как бы принадлежит Дормидонту нашему Евграфовичу. То есть, фактически мы как бы… определенным образом…
— Да разве Дормидонт еще одну контору развернул? «Два хвоста», говоришь? Ишь ведь пострел наш… И здесь поспел, и там не опоздал! — удовлетворенно, по-отечески добродушно посмеивается Чертоломов.— Ишь ты, господи! А я и не знал! «Два хвоста», надо же, растет, значит, чертяка! Молодец! Развивает, понимаешь, предпринимательство и частную инициативу…
— Да вот так как-то, растем-с… - скромно потупившись, соглашается с градоначальником приказчик, как будто и на него падает отсвет славы его хозяина.
— Ишь ты, господи... Растут ведь люди, растут... А я ведь и не знал! Так это, значит, «Два хвоста» уже поставили? Рад, рад... Мы всегда за всемерное развитие малого бизнеса вплоть до перевода его на уровень среднего... – грозно оглядывает собравшихся и слова роняет веско, - Значит, эта конструкция установлена на всех законных основаниях и полностью соответствует! И мы не позволим никому ставить препоны и громоздить преграды на пути!.. Так и передай, братец, Дормидонту Евграфовичу, да, впрочем, я и сам… А дизайн какой!.. Ведь вот чисто произведение искусства... И стихи такие содержательные! Опять же, пропагандируют здоровый образ... Не то что прочие некоторые, которые… Так, значит, и передай, мол, градоначальство одобряет и будет и впредь всеми силами способствовать по всему пределу правового поля... Так и передай!...
Приказчик делает уставной разворот через левое плечо и идет подзабытым парадным почти шагом с таким победным видом, будто его только что произвели в офис-менеджеры... Толпа хохочет над Пупковым, так и простоявшему всё это время с вытянутой рукой и теперь выглядящему как-то особенно нелепо.
— А с вами, господин Пупков, будем разбираться отдельно! — все еще чуть подрагивающим голосом говорит Чертоломов и, одновременно стряхивая пот со лба и надевая пиджак, продолжает свой путь по центральной улице.
