May 16
Россия: между закатом и рассветом - 7
Продажная девка империализма
Вообще-то, если не слишком придираться, то Конституция у нас вполне ничего себе, вполне, то есть приличная, понимаешь, Конституция. Вроде уже и попривыкли, и даже Конституционный суд разъяснять начал, что там в виду имелось в процессе написания. Да и вряд ли будет лучше, если переделывать примемся, ибо сегодня дело не в том, что там понаписать в итоге очередной дискуссии, а в том, как ко всему написанному относиться.
Наскоро скроив Основной Закон страны под конкретного человека, мы не перестаем удивляться тому, что вот уже и другой совсем человек пришел и сел на трон, под ножки коего подложили эту не слишком толстую брошюрку, но ничего, не шатается, вернее, шатается, но даже меньше, чем при том, первоначально посаженном. Между тем, ничего странного, напротив, всё совершенно естественно, ибо когда книжица используется лишь для выравнивания уровня державного стула, то не имеет особого значения, какие именно формулы и постулаты прописаны на её страницах: важно лишь, чтобы её удобно было подложить под конкретное седалище, для чего сама она должна быть как можно более технологичной, то есть пригодной для такого истолкования, которое в данный момент признается единственно верным.
Любая Конституция – это воплощение в статьях и параграфах общественного идеала, возобладавшего в коллективном сознании на данном историческом этапе. И весь вопрос в том, насколько этот идеал соотносится с повседневной действительностью, этим обществом переживаемой. Беда всех наших идеалов, прошлых и нынешних, в том, что они всегда были (или казались нам самим) слишком хороши для реального воплощения. Мы слишком привыкли не относиться всерьёз к официально провозглашаемым идеалам и именно поэтому столь безоглядно готовы их менять: просто вчера мы не верили в одно, а сегодня не верим в другое.
Нынешняя Конституция слаба не потому, что она плохо написана (хотя можно бы и получше, да некогда было: шибко торопились), а потому, что мы в неё не верим. Не верим же мы в неё потому, что у нас было слишком мало поводов убедиться в её действенности. Когда статьи Конституции исполняются «в соответствии с возможностями бюджета», то поневоле в бюджет веришь больше, чем в Конституцию. С другой стороны, верховная власть обращается к Конституции только тогда, когда это ей, власти, ничем не грозит. По-прежнему, закон, в том числе и Основной, служит в России всё тем же дышлом, проще говоря, оглоблей, которую можно не только развернуть в любую удобную для властей предержащих сторону, но при случае и использовать в качестве последнего и решительного аргумента в ставших уже привычными «спорах хозяйствующих субъектах» с явственным политическим душком.
Мы слишком привыкли двигаться по историческому пути развития короткими перебежками, будто под вечным огнем противника, а потому до сих пор Боевому уставу пехоту доверяем больше, чем Всеобщей декларации прав. Но война как-то незаметно кончилась, и мы потерялись, оставшись без родного до боли врага, всезнающего командира и полевой кухни. Мы боимся заблудиться без четко обозначенных свыше ориентиров на местности. Это относится и к самой власти, даже верховной. Именно поэтому на всех уровнях нашего нынешнего общества с такой истошной истовостью идет вечный поиск этих трех источников и трех составных частей национального менталитета: враг, вождь и цель. Причем цель – не коммунизм или иная разновидность светлого будущего, но конкретная котлета на условную голову среднестатистического россиянина. Основная ошибка действующей власти именно в том и состоит, что она никак не может произвести привязку к местности своих программ и планов, а заодно уж и самим, опять же, определиться на местности. Удвоить ВВП, или утроить его к тому или иному сроку – это лозунг, в котором смысла не больше, чем в патологическом стремлении догнать или перегнать Америку по производству стали, молока, да хоть бы и кукурузных хлопьев. Потому что рядовому россиянину снова остается непонятным, каким именно образом это отразится на его повседневном рационе. Голодная армия плохо воюет, но зато горазда насчет мародерства. Прежде чем требовать самопожертвования, следует накормить, или хотя бы объяснить правдоподобно, кто спер мою пайку, чтобы знать, кому морду бить.
Конституция – это торжественное обещание государства перед лицом своих граждан, но у нас она почему-то считается скорее присягой гражданина на верность государству, ибо благодаря ей мы имеем слишком много прав, которыми не можем воспользоваться, и слишком много обязанностей, от которых не имеем возможности отвертеться. В результате, в России по-прежнему считается невыгодным жить по писаному закону и предпочитают обходиться «по совести», которая хороша уже тем, что у каждого своя, а значит, с ней всегда можно договориться.
Национальная особенность Конституции России состоит в том, что подавляющее большинство списочного состава удовлетворяется самим фактом существования сего судьбоносного документа. Дело при этом не в том, что вышедший с-под гнёта тоталитаризма россиянин не любит свободу, как о том век уже стенает гнилая его интеллигенция, и не ощущает жизненного позыва защищать свои дарованные свыше права и обретенные снизу вольности. Беда в том, что сегодняшний россиянин по-прежнему не чувствует потребности в самом существовании, а уж тем более и в осуществлении этих прав и вольностей. Права отдельно, а жизнь – сама по себе: по сю пору властвует такой правоприменительный принцип.
Нищему политические права без надобности – именно в этом и кроется причина нынешнего всеобщего простонародного равнодушия не только к положениям Конституция, но и к политическому процессу в стране в целом. Как советский народ в своем монолитном единстве обходился без провозглашенных свобод слова, собраний и демонстраций, осуществляя право на плюрализм в рамках единственной всепобедившей партии, так и российский люд, если и озабочивается неприкосновенностью личности, то исключительно в рамках собственного семейства, ибо думать о родине ему по-прежнему некогда – приказано выжить.
Вообще-то, если не слишком придираться, то Конституция у нас вполне ничего себе, вполне, то есть приличная, понимаешь, Конституция. Вроде уже и попривыкли, и даже Конституционный суд разъяснять начал, что там в виду имелось в процессе написания. Да и вряд ли будет лучше, если переделывать примемся, ибо сегодня дело не в том, что там понаписать в итоге очередной дискуссии, а в том, как ко всему написанному относиться.
Наскоро скроив Основной Закон страны под конкретного человека, мы не перестаем удивляться тому, что вот уже и другой совсем человек пришел и сел на трон, под ножки коего подложили эту не слишком толстую брошюрку, но ничего, не шатается, вернее, шатается, но даже меньше, чем при том, первоначально посаженном. Между тем, ничего странного, напротив, всё совершенно естественно, ибо когда книжица используется лишь для выравнивания уровня державного стула, то не имеет особого значения, какие именно формулы и постулаты прописаны на её страницах: важно лишь, чтобы её удобно было подложить под конкретное седалище, для чего сама она должна быть как можно более технологичной, то есть пригодной для такого истолкования, которое в данный момент признается единственно верным.
Любая Конституция – это воплощение в статьях и параграфах общественного идеала, возобладавшего в коллективном сознании на данном историческом этапе. И весь вопрос в том, насколько этот идеал соотносится с повседневной действительностью, этим обществом переживаемой. Беда всех наших идеалов, прошлых и нынешних, в том, что они всегда были (или казались нам самим) слишком хороши для реального воплощения. Мы слишком привыкли не относиться всерьёз к официально провозглашаемым идеалам и именно поэтому столь безоглядно готовы их менять: просто вчера мы не верили в одно, а сегодня не верим в другое.
Нынешняя Конституция слаба не потому, что она плохо написана (хотя можно бы и получше, да некогда было: шибко торопились), а потому, что мы в неё не верим. Не верим же мы в неё потому, что у нас было слишком мало поводов убедиться в её действенности. Когда статьи Конституции исполняются «в соответствии с возможностями бюджета», то поневоле в бюджет веришь больше, чем в Конституцию. С другой стороны, верховная власть обращается к Конституции только тогда, когда это ей, власти, ничем не грозит. По-прежнему, закон, в том числе и Основной, служит в России всё тем же дышлом, проще говоря, оглоблей, которую можно не только развернуть в любую удобную для властей предержащих сторону, но при случае и использовать в качестве последнего и решительного аргумента в ставших уже привычными «спорах хозяйствующих субъектах» с явственным политическим душком.
Мы слишком привыкли двигаться по историческому пути развития короткими перебежками, будто под вечным огнем противника, а потому до сих пор Боевому уставу пехоту доверяем больше, чем Всеобщей декларации прав. Но война как-то незаметно кончилась, и мы потерялись, оставшись без родного до боли врага, всезнающего командира и полевой кухни. Мы боимся заблудиться без четко обозначенных свыше ориентиров на местности. Это относится и к самой власти, даже верховной. Именно поэтому на всех уровнях нашего нынешнего общества с такой истошной истовостью идет вечный поиск этих трех источников и трех составных частей национального менталитета: враг, вождь и цель. Причем цель – не коммунизм или иная разновидность светлого будущего, но конкретная котлета на условную голову среднестатистического россиянина. Основная ошибка действующей власти именно в том и состоит, что она никак не может произвести привязку к местности своих программ и планов, а заодно уж и самим, опять же, определиться на местности. Удвоить ВВП, или утроить его к тому или иному сроку – это лозунг, в котором смысла не больше, чем в патологическом стремлении догнать или перегнать Америку по производству стали, молока, да хоть бы и кукурузных хлопьев. Потому что рядовому россиянину снова остается непонятным, каким именно образом это отразится на его повседневном рационе. Голодная армия плохо воюет, но зато горазда насчет мародерства. Прежде чем требовать самопожертвования, следует накормить, или хотя бы объяснить правдоподобно, кто спер мою пайку, чтобы знать, кому морду бить.
Конституция – это торжественное обещание государства перед лицом своих граждан, но у нас она почему-то считается скорее присягой гражданина на верность государству, ибо благодаря ей мы имеем слишком много прав, которыми не можем воспользоваться, и слишком много обязанностей, от которых не имеем возможности отвертеться. В результате, в России по-прежнему считается невыгодным жить по писаному закону и предпочитают обходиться «по совести», которая хороша уже тем, что у каждого своя, а значит, с ней всегда можно договориться.
Национальная особенность Конституции России состоит в том, что подавляющее большинство списочного состава удовлетворяется самим фактом существования сего судьбоносного документа. Дело при этом не в том, что вышедший с-под гнёта тоталитаризма россиянин не любит свободу, как о том век уже стенает гнилая его интеллигенция, и не ощущает жизненного позыва защищать свои дарованные свыше права и обретенные снизу вольности. Беда в том, что сегодняшний россиянин по-прежнему не чувствует потребности в самом существовании, а уж тем более и в осуществлении этих прав и вольностей. Права отдельно, а жизнь – сама по себе: по сю пору властвует такой правоприменительный принцип.
Нищему политические права без надобности – именно в этом и кроется причина нынешнего всеобщего простонародного равнодушия не только к положениям Конституция, но и к политическому процессу в стране в целом. Как советский народ в своем монолитном единстве обходился без провозглашенных свобод слова, собраний и демонстраций, осуществляя право на плюрализм в рамках единственной всепобедившей партии, так и российский люд, если и озабочивается неприкосновенностью личности, то исключительно в рамках собственного семейства, ибо думать о родине ему по-прежнему некогда – приказано выжить.
