Не надо «ля»

 

                                  Читать она научилась к четырём годам. В семье книга всегда была идолом, которому поклонялись. Родители научили Светку не просто читать, а искать в книге ответы на бесконечные детские вопросы.

УКАЗКА.

 

 

 Из жизни ушли указки. Этот предмет был знаковым в старой школе. До сих пор с трудом представляю себе учителя без указки. Долгие годы она была столь многофункциональна, что пришедший без неё в класс учитель и учителем-то вовсе не казался. Указкой пользовались не только учителя географии и истории (показывать что-то на карте пальцем считалось нарушением профессиональной этики), но даже учителя физкультуры. Правда, последние использовали её скорее, чтобы наказать, чем показать.

А уж из чего только не делались и как только не украшались указки. Деревянные, металлические, пластмассовые, с удобными инкрустированными ручками и без них, самодельные и фабричного производства. Любой ученик считал своим долгом иметь указку дома, ведь одной из любимейших домашних игр была игра в школу.

Я же стал ненавидеть указку, начиная с пятого класса.

Урока географии я ждал, как, вероятно, ждут конца света. Заданный на дом материал учебника я вызубривал наизусть. Младшую сестру Аньку усаживал на диван, окружая её конфетами и игрушками, и заставлял несколько раз выслушивать домашнее задание. Она училась в третьем классе, была страшной занудой и с лёгкостью превращалась в учительницу географии, которую я так панически боялся. И это ещё слабо сказано! Трепетал! Немел! Лишался сил! Даже Аньку, которая на время превращалась в неё, я в эти минуты ненавидел...

Боже! Я забыл, как её звали! ЭТО ИМЯ И ЭТО ОТЧЕСТВО мне снились. Отдельно имя, а потом и отчество. Помню всё: дорогу в школу, когда первым уроком по расписанию была география; помню страшную тишину в коридорах обычно шумной школы. И звонок на урок помню. Я был уверен всегда, что первым спросят меня...

ОНА входила в класс прямая и негнущаяся, как указка. Ни на кого не смотрела, медленно поднимала правую руку, в которой была географическая карта, указывая на сидящую у самого учительского стола Катьку Орлову. Та безмолвно брала карту и аккуратно вывешивала её всегда на одно и то же место. В левой руке ОНА держала журнал нашего класса. И указку. О! Это было священнодействие! Тишина абсолютная. ОНА и сама не производила никаких лишних движений. Каждому, сидящему за партой, казалось, что его участь предрешена.

Медленно, как будто сам собой, открылся журнал. ОНА произнесла какое-то имя. "Конечно, меня!" – только мелькнуло в голове. Ребята смотрели на меня ободряюще. А как им ещё можно было смотреть на меня?! Ведь их казнь откладывалась.

Эта дорога к доске заставляла сомневаться в существовании времени и пространства. Но даже тогда, когда я оказался-таки у доски, ОНА не смотрела на меня. И только неуловимое движение... левой рукой... в сторону указки...

...И тут произошло страшное: я пукнул. Ни одна Этна, ни один Везувий не извергались с такой мощью. И вместо того, чтобы убежать, спрятаться в своей комнате и умирать от стыда, я начал рассказывать выученный мной накануне урок. Не глядя на НЕЁ, не видя своих одноклассников, я вдохновенно летал по карте от Чили до Португалии. Вместе с Васко да Гама я стоял на капитанском мостике, с бешеной радостью втягивая в себя свежайший морской воздух; на рынках Индии я закупал пряности, а потом трясся на верблюде, преодолевая пустыни Средней Азии...

Может быть, я продолжал бы, но что-то в классе произошло. Напряжения как ни бывало. Я посмотрел на ребят – они переглядывались, перешёптывались и хихикали. Такого, конечно, не могло быть! Или... Ну, уж не знаю... Я замолчал и обречённо посмотрел на НЕЁ.

Мир перевернулся – она улыбалась.

 

 

 

ЛИКТУС ТРИДЭЦИНТАКТУС.

 

 

Целовался Илья только три раза. Это если не считать родственных поцелуев. Ну, там, с мамой или тётей. Первый поцелуй ему запомнился потому, что он был первым. Ведь всё первое запоминается на всю жизнь. Так Илья запомнил, как он поцеловал пухленькую Юленьку в детском саду. Поцеловал случайно. Нет, нельзя сказать, что нехотя, просто в тот день, когда папа привёл его в детский сад, нянечка тётя Соня вымыла полы, добавив в воду хлорку. Илья этот запах не переносил. Настроение было испорчено, и, казалось, день потерян. Но, когда после завтрака всех вывели на прогулку, братья-близнецы Колик и Лёник затеяли игру по сказке, которую воспитательница прочитала накануне. Всё свелось к тому, что должны найтись богатыри-герои и освободить заточённую в башне принцессу. Вместо башни - беседка в глубине сада. Кощея Бессмертнного не выбирали. Он вечный. Борька. Потому что так называла его  мама. Он и в самом деле был тощим и горбоносым и никогда не отказывался быть злодеем. Богатырями обычно выступали Колик и Лёник. Но сегодня, нанюхавшись хлорки и став на себя не похожим, погеройствовать захотел и Илья. Чтобы победить братьев, Илья должен был сначала залезть на яблоню и съесть ещё зелёное яблоко, потом пройти с закрытыми глазами по ограде, отделяющей детский сад от соседнего дома. Если эти задания будут выполнены, нужно было рискнуть выполнить последнее, самое сложное. Его-то и боялись, и желали больше всего выполнить все, кто захотел стать героем. Там, в башне-беседке, спала волшебным сном красивая Юля. Её толстая коса, огромные карие глаза, маленькие пухлые губки и невероятной красоты платье навсегда превратили девочку в принцессу во всех играх. Добиться права разбудить Юлю поцелуем мечтал каждый мальчишка в детском саду. Конечно, если он понимал, что такое настоящая красота.

Сегодня уже трудно сказать, что в тот день помогло Илье победить. Но это постепенно тающее расстояние между его губами и её розовой щёчкой, это тревожно постукивающее сердце и закрытые глаза Илья никогда не забудет...

Второго поцелуя пришлось ждать долго.

До восьмого класса отношение к девочкам было привычно мальчишеским. С некоторыми он общался охотно и даже считал их своими приятелями, некоторых просто не замечал. А были и такие, в которых Илья влюблялся. Но о поцелуях не могло быть и речи. Даже дотрагиваться до девчонок Илья позволял себе только в какой-нибудь игре, где часто совсем не важно, какого пола твой партнёр.

Когда же Илье исполнилось 15 лет, произошло вот что: он стал видеть девочек. То есть понимать, что они особенные. Нет, он не перестал с ними общаться, но теперь чаще стал краснеть, случайно сталкиваясь с девчонками в школе или где-нибудь ещё. Например, на школьных вечерах. Обычно Илья на эти вечера не ходил.

- Ну, что можно там делать больше пяти минут?! - говорил он своим друзьям Лёнику и Колику, которые неотступно следовали по жизни рядом с Ильёй. – Уж лучше я книгу почитаю или в кино пойду.

Говоря это, Илья краснел и старался не смотреть на братьев-богатырей.

Но на этот вечер он пойти просто обязан был. Как-то от нечего делать Илья записался со своими друзьями в драмкружок. Особенных способностей к лицедейству он в себе не находил, но учительница литературы и по совместительству режиссёр Наталья Николаевна, уверяла и его и всех остальных, что он, Илья, какой-то там типаж. Конечно, приятно, что тебя хоть так выделяют, но актёрство давалось совсем не просто. Наталья Николаевна написала инсценировку по рассказам Чехова, где у Ильи была роль влюблённого в одну девушку молодого человека. А младший брат этой девушки - ещё тот гадёныш! - творил всякие гадости, мешая влюблённым. Репетиции шли тяжело. И очень часто из-за Ильи. Наталья Николаевна требовала правду жизни. Но, если следовать этой самой правде, Илья должен был влюбиться в Ирку Крицкую по-настоящему, целовать её ручку и даже обнимать. Но скажите, пожалуйста, как можно влюбиться в Ирку?! Училась она не бог весть как, даже тройки были. Да и вообще, школа для неё была не самой важной частью жизни. Зато она знала всё о кино и театре. Уже в 5 классе она уверяла всех, что непременно станет актрисой.

Вот такую Ирку Крицкую и должен был целовать Илья. Когда на репетиции очередь доходила до сцены свидания, у Ильи потели ладони, дыхание становилось учащённым и ныли зубы.

- Илья! Ну, ты же совсем деревянный! – вскакивала со стула Наталья Николаевна. – Будь естественней, раскрепощённей, развязней, что ли!

- У него аллергия на девочек, а особенно на Крицкую! – пытался похохмить Лёник. Он хоть и не играл в спектакле, но вместе с братом не пропускал ни одной репетиции.

- Наталья Николаевна! – притворно капризничая откуда-то из-за кулис, захныкала Ирка. – Я не собираюсь репетировать в таких условиях. Пусть лишние Колик-Лёник покинут зал.

- А ну-ка всем успокоиться! Репетиция продолжается! Вперёд, Илья!

Вперёд выходило нечто мешковатое со странной гримасой на лице. Наверное, так Илья понимал развязанность. Он подходил к Ирке, клал левую руку на её плечо и обречённо поглядывал на Наталью Николаевну.

Месяц понадобился Илье, чтобы научиться целовать руку Крицкой так, как требовали того Чехов и режиссёр. Премьера была приурочена к новогоднему вечеру. Илья хотел заболеть. Не смертельно, но серьёзно. И только Лёник-Колик понимали его и поддерживали как могли.

- Ты после спектакля на танцы останешься? – Лёник.

- Да с кем в нашей школе можно танцевать? Уж не с Иркой ли Крицкой? – Колик.

- Слушай, Илюшка, где-то я читал, что актёры перед спектаклем выпивают 150 грамм водки и всё у них идёт на ура. – Лёник.

-Мы принесли с собой. Правда, не водки, но ликёр тоже сойдёт. – Колик.

Мальчики разлили по стаканам ликёр, понюхали, поморщились и выпили. Стало сладко и противно жить.

Как ни странно, спектакль был встречен рукоплесканием. А сцену, где Илья и Ирка обнимались и целовались, оценили по-разному. Мальчики гоготали, девочки смущённо хихикали, учителя загадочно улыбались.

После спектакля были танцы. Колик-Лёник весь вечер танцевали с Иркой Крицкой. Сначала Колик, а потом Лёник. И наоборот. Илья же пошёл домой, твёрдо решив, что актёром он не станет.

За два следующих года учёбы произошли значительные изменения. Илье всё труднее было дружить с братьями-близнецами, потому что Колик серьёзно занялся точными науками, а Лёник стал поэтом (он даже напечатался в каком-то журнале). Все трое теперь редко встречались вместе. А Илье так необходимы были братские советы. Особенно, когда дело касалось любви и сопутствующим ей чувствам. Илья всё чаще стал терять голову. Конечно, это сказывалось на учёбе. Но кто, скажите, из нас, умудрённых, не поймёт это удивительное состояние бесконечной влюблённости?!

С НЕЙ Илья познакомился случайно в замечательном городском парке, куда убегал периодически от накалённой до предела семьи ("Сколько можно смотреть в потолок?!. Ты за книгу когда-нибудь возьмёшься?!. Мы в твои годы... Вон Лёник-Колик – уже знают, куда будут поступать...)

А в парке было тихо. Казалось, что каждый, входящий сюда, забывал свои беды и растворялся в этой умиротворяющей тишине. Как в андерсеновской "Снежной королеве". Повзрослевшая Герда наверняка пожалела, что не осталась в прекрасном вечно весеннем саду.

У Ильи была любимая скамейка. Обидно, когда её кто-то занимал. Сегодня там сидела ОНА. То, что он влюбился, Илья понял сразу. ОНА была... Да, что там метафоры!.. Сама любовь!

Если бы сейчас, подходя к скамейке, он потерял сознание, ОНА бы бросилась его спасать...

Если бы в этот момент, когда ОНА уже заметила его, откуда-то из-за кустов раздался предательски-спасительный выстрел, и он опять упал бы, но уже как герой, ОНА бы, как свидетель пришла бы на его похороны...

Если бы не было в голове столько идиотских мыслей, он прочитал бы ей наизусть монолог Ромео, и ОНА, конечно, заплакала бы...

- А я вас знаю! – Исчез парк. Рухнул мир. Взорвалась вселенная. – Мне про вас Лёник рассказывал. Вы ведь Илья?

"Боже! Почему моя жизнь больше, чем на половину занята Лёником и Коликом?"

- Да. Меня зовут Илья.

"Вот сейчас, бездарь, ты же можешь спросить, как её зовут?!"

- Я вас себе так и представляла.

"Миллион раз мне приходилось читать это в книгах или видеть в пошлых мелодрамах".

- А меня зовут Катя...

... Дальше был сон. К дому, окна которого выходили в парк, Илья приходил почти каждый день. И если бы не приближающиеся экзамены, он ночевал бы под этими окнами.

Часто вспоминались строчки из одного стихотворения Лёника:

Прихожу преступником невольно

К месту преступленья своего...

Илья достаточно скоро узнал, что Катя страстно увлеклась биологией и собирается через год поступать в медицинский. ОНА говорила об этом больше, чем о чём-либо другом. Илья же смотрел на Катю и молчал. Ему вспоминалась почему-то вечная детсадовская принцесса Юленька и то расстояние между его губами и её розовой щёчкой...

- Катя! Можно я вас поцелую?

- Конечно, можно! Но с условием. Сначала чётко выговори латинское название одного микроба.

Через два месяца Илью можно было ночью разбудить, и он чётко, как будто латинский был для него родным языком, выговаривал:

 ЛИКТУС ТРИДЕЦИНТАКТУС.

 ИНСТИНКТ.

Наверное, Светка с этим родилась. Так, как она умела фантазировать, никто в мире не мог. Ну, разве что ещё три-четыре человека. Светка делала это вдохновенно, артистически, уже со второй фразы заставляя и себя и других верить порой в совершенно невероятные вещи. Не просто было отделаться от её напористого обаяния, которое заставляло даже умных людей забывать про всё на свете.

Сама же Светка порой и не хотела никого вводить в заблуждение – само вырывалось.

Граница между реальностью и вымыслом всегда оказывалась столь тонкой, неразличимой почти, что любая выдумка легко сходила за правду. Легче всего было запутывать своих родителей. Они работали в одной поликлинике: папа исправлял зрение у людей, а мама у них же – зубы. Дочь всё чаще оставалась дома одна, потому что больных меньше не становилось, и Светкины родители всегда были востребованы. Конечно, оставаться дома одной не очень приятно и обидно даже. Но слёзы и капризы по этому поводу очень скоро исчезли. Девочка начала придумывать мир. Этот мир вполне мог быть реальностью.

Когда мама и папа задерживались на работе, Светка зазывала к себе подружек. Они-то и были первыми, на ком проверялась возможность придуманного ею мира.

Пухленькой с всегда выпученными глазами Анне верилось во всё. Она и не хотела думать, что может быть и по-другому. Ей безумно нравилось приходить в гости к Светке. К себе домой она никого не звала. Все знали, что у Анны нет отца, а мать – пьяница. Многие не хотели дружить с ней, но только не Светка. Они даже сидели в классе за одним столом.

Часто к Светке приходила и Полина. За глаза её звали Фуфа. Может быть, потому, что у Полины были не простые отношения с людьми. Всем казалось, что Полина смотрит на них как бы сверху вниз, брезгливо и заносчиво. Она не говорила, а всем своим видом показывала, насколько ей неприятен человек, с которым она общается. Сама же Фуфа, то есть, Полина, была маленькой, угловатой девочкой с бесконечными страхами в сердце. И если бы не странная мимика, которую даже родители не всегда прочитывали верно, каждый смог бы заметить, насколько девочка несчастна.

Светка умела читать чужие судьбы, как книги. Поэтому Полина ничего не боялась рядом со Светкой.

Приходил и Сережа. Девочки считали Серёжу своей настоящей подругой. Наверное, только он сам мог бы рассказать, что заставляло его, бросив мальчишеские игры, часами сидеть в Светкиной квартире. При этом молчать и краснеть. Конечно, про его странную дружбу знали и в школе. Вероятно, кто-то посмеивался. Но аккуратно, потому что Сережка был дикий. При любом намёке на его дружеские отношения с девочками он, как бык на корриде, раздувался, покрывался красными пятнами и свирепел. В таком состоянии его боялись даже учителя.

Бывает дружба и дружба. Иногда можно понять и объяснить, что связывает людей, что, если хотите, притягивает их друг к другу. Но чаще – это божий промысел.

Может быть, в этом случае, если бы не Светка, то никогда эти ребята не оказались бы вместе.

Однажды Светка решила вывести на "чистую воду" родителей. То есть, рассказать своим друзьям, кто они на самом деле.

Ребята сидели на кухне. Светка, не отрываясь, смотрела в окно, наматывая на указательный палец левой руки прядку волос. Забавная привычка. Все знали – думает.

Анна готовила чай. И делала она это, стараясь быть похожей на героиню одного фильма, над которым плакала неделю назад. У неё дома так быть не могло.

Полина листала журнал по стоматологии. Сначала она внимательно рассматривала картинки, потом подходила к зеркалу, широко раскрывала свой рот и сравнивала с картинкой.

Серёжка сопел.

- Я не хотела рассказывать вам раньше... – Светка всё ещё смотрела в окно. – Но вы ведь мои друзья...

Ребята затихли, замерли даже.

- Может быть, вы поможете мне. До сегодняшнего дня это было семейной тайной. Моего папу зовут вернуться в Испанию...

- А что, он у тебя испанец? – спросила Анна, скорее, потому, чтобы убедиться, правильно ли она расслышала.

- И мама тоже! – Светка резко повернулась, и под правым глазом можно было заметить крупную слезу. – Но мне страшно не хочется уезжать!

- Но ведь там заграница! – заволновалась Анна. – Как бы я хотела хоть на минуточку оказаться в Испании! Какая ты счастливая, Свет!

- В Испании коррида. Бой с быками. Я по телевизору видел. – Серёжка говорил, будто самому себе, но чувствовалось, что и он забеспокоился.

Стало тихо. Все ждали продолжения. Но его не было. Вместо того чтобы рассказать ребятам подробности о возможном переезде в Испанию, Светка засуетилась, пробурчала что-то про ещё не приготовленные уроки и выставила друзей за дверь.

Выпроводив их, она не придумала ещё, чем займётся до прихода родителей. Неожиданно возникшая Испания почти сразу же забылась.

"Почитать что-нибудь?" – мелькнула мысль. И Светка уже перебирала руками корешки книг родительской библиотеки.

Читать она научилась к четырём годам. В семье книга всегда была идолом, которому поклонялись. Родители научили Светку не просто читать, а искать в книге ответы на бесконечные детские вопросы. Отчасти в силу своей занятости, но, прежде всего потому, что хотели научить её не оставлять вопросы без ответов. Больше всего Светка любила "толстые" книги. Неважно, будь то восьмой том БСЭ или "Дон Кихот", "Библия" или "Гаргантюа и Пантагрюэль". Иногда она спрашивала у родителей о непонятностях, но чаще значение того или иного слова, сложности сюжета и затейливые образы она объясняла себе сама. Сердцем. И, как ни странно, вопросов становилось всё меньше.

В школе ей было не интересно. Но родители этому обстоятельству не придавали особого значения.

"Ведь не дура же совсем! Через несколько лет поймёт, что ей нужно от этой жизни!" – решили они в перерывах между выписыванием очков и жужжанием бормашины.

Книги со стихами Светка обычно не тревожила, хотя немало стихов знала наизусть. Но тут в руки попалась красиво оформленная книга стихов. И фотография на обложке. И фамилия, как песня: ФЕДЕРИКО ГАРСИЯ ЛОРКА.

"Любовь глубинная, как смерть, как вёсны..." – прочитала Светка первую строчку сонета и замерла.

О любви она, конечно, знала всё. Даже её физиологическую составляющую. Мама и папа на вопросы отвечали подробно и иллюстрировали ответы скучными картинками из специальных книг.

Напрасно жду и писем и решений;

Цветок увял, и больше нет сомнений:

Жить, потеряв себя в тебе, несносно.

Но в этом стихотворении Лорки была какая-то тайна. Что-то совсем ей непонятное; такое лёгкое и ускользающее, что у Светки зачесались ладони.

Бессмертен воздух. Камень жёсткий, косный

Не знает и не избегает тени.

Не нужен сердцу для его борений

Мёд ледяной, - луна им поит сосны.

Опять возникла Испания.

Светка, не очень понимая зачем, бросилась к большому зеркалу в родительской спальне и, может быть, впервые посмотрела на себя, как на женщину.

Я выстрадал тебя. Вскрывая вены

В бою голубки с тигром, змей с цветами,

Я кровью обдавал твой стан мгновенно.

Улыбка краешком губ... Непослушная прядка... Глаза чуть сощурить, а теперь широко открыть... Вот руки здесь толстые... Грудь маленькая, но видна...

Наполни же мой дикий бред словами

Иль дай мне жить в ночи самозабвенной,

В ночи души с неведомыми снами.

Светка разговаривала с отражением в зеркале, как с сестрой или самой близкой подругой.

План уже почти созрел. Оставалось решить: КТО ОН?

ГЛАВА 2.

А план бал такой. Составить список мужчин, которых можно полюбить. И не просто так – до смерти. Чтобы мгновение без него казалось напрасно прожитым. Чтобы любить всё в нём, даже если другие считают его уродливым. Чтобы сердце безостановочно кололо – люблю! Люблю! Люблю!

Конечно, папа и Серёжка отпадают. Как можно любить тех, кого видишь почти каждый день. И сердце не колотится. Есть ещё дядя Боря. Но он далеко. Даже в другой стране.

И тут Светка остановилась. Знакомых мужчин больше не было. Одноклассники в расчёт не шли.

ТАК о любви она ещё никогда не думала.

Не обращая внимания на то, что кроме трусиков на ней ничего нет, Светка бродила по комнатам в состоянии сомнамбулы. В руках по-прежнему был томик стихов Гарсия Лорки. Изредка она заглядывала в него, даже читала, но строчки странных и больных стихов сейчас не проникали в сердце. Светка всё ещё искала.

Люблю тебя в зелень одетой.

И ветер зелен. И листья.

Корабль на зелёном море,

И конь на горе лесистой.

До пояса в темноте,

Мечтает она у ограды,

И зелены волосы, тело,

Глаза серебра прохладней...

"Пам-пи-ду! – Светку озарило. – Как я могла о нём забыть?!"

Учитель французского языка вспомнился не сразу, потому что он и учителем-то не был. Студент 4-го курса педагогического института, он прибыл в школу на практику месяц назад. И на первом уроке смачно произнёс фамилию какого-то политического деятеля. Весь класс свалился на пол от смеха. Он так и сказал, сложив губы в трубочку: "Пам-пи-ду"! Почти для всех эта фамилия ни о чём не говорила. Разве что теперь она стала в ряду с более известным словом "какаду".

Есть такие люди, которые нравятся всем. Они не прилагают никаких особых усилий, но, встретив такого на улице, так и хочется улыбнуться. И чувствуешь, что застрявшая в сознании, как заноза, обида сама собой рассосалась. Куда-то подевались неуверенность и беспокойство. Дыхание стало ровным. Светкин папа говорил, что это дар. И что людей с таким "исусовым полем" один на сто тысяч.

Аркадий Геннадьевич и был этим одним. По имени и отчеству его никто не называл: для учеников он был Пампиду, Какаду или Аркаша, для коллег – Аркадий.

Думая над своим списком, Светка в последнюю очередь вспомнила о нём. Но, вспомнив, уже больше ни о ком другом не думала.

"Конечно, он! Во-первых, молодой. Правда, рыжий и с толстыми, как у негра, губами... Во-вторых, чудесно говорит сразу на нескольких иностранных языках. Правда, уже родного Светкиного испанского не знает. Но с такими способностями к языкам выучить испанский ничего не стоит..."

Мысли как-то стройно и удобно складывались в некую картину. Устроившись на родительской кровати, Светка в полудрёме видела бурные сцены признания в любви, страстные взгляды и поцелуи. Она даже изменила разочек своему любимому с отвратительным учителем физкультуры, а потом вымаливала прощение на чистейшем испанском языке. И, уже совсем засыпая, она всё повторяла только что прочитанные стихи:

...И вот добрались соседи.

А ветер с горы лесистой

Во рту оставляет привкус

Полыни и ягоды волчьей.

"Сосед! Но где ж твоя дочка,

что горше мяты и желчи?

Я ждал её столько раз!

Я ждал, и касалась прохлада

Лица и чёрных волос

У этой зелёной ограды"...

- Это что ещё за стриптиз?! Смотри, Тань, с кем спит наша дочь – Лорка! ...

- Перестань трепаться! Светик мой, просыпайся. Вернулись папа с мамой. Сейчас ужинать будем.

Светик пробурчала что-то невнятное и повернулась на спину. Сон ещё не отпускал её.

Люблю тебя в зелень одетой.

Цыганский месяц тревожен.

Глядят на неё предметы,

Она их видеть не может...

- Ну, всё – дождались! Дщерь влюбилась.

Вдруг Светка подпрыгнула, села на кровати и с дико выпученными глазами уставилась на родителей.

- Тихо, тихо, милая моя. Это сон тебе страшный приснился. Укутайся в одеяло, и я отведу тебя в постельку.

Светке нравилось, когда с ней обращались, как с маленькой девочкой. Она заулыбалась и, словно котёнок, тёрлась о мамино плечо.

- Девочка наша соскучилась. Бессовестные мамка и папка на работе задержались, а она тут одна-одинёшенька...

-Перестань, пожалуйста, сюсюкать! Девочка на два года старше Джульетты. Она уже вовсю Лорку читает. Под балконом влюблённые в штабеля складываются...

- Что ты разошёлся? Лучше помоги мне Джульетту дотащить до кровати...

Кухня. Надёжное пристанище для утомлённых и голодных. Здесь разрешено курить и громко разговаривать. В этой кухне ссорились и просили прощение, прятались и находили, смеялись и плакали. Приходившие с работы родители здесь, на кухне, сбрасывали с себя груз ответственности. Светка всегда присутствовала на этих кухонных вечерах в качестве хозяйки дома. Или прислуги в барском доме. Или владелицы модного парижского ресторана. Или вышколенного лакея в королевском доме. Ежевечерняя яичница называлась по-разному:

- Только сегодня, господа, поступил свежайший бристоль. Изволите заказать? Вам с каперсами под майонезом или просто так жрать будете?

Все трое громко смеялись. Если хотела, Светка рассказывала о школьной жизни. Чаще – не хотела.

А сегодня в кухне было тихо.

- Как-то не так всё.

- Ты про что?

- Сам понимаешь. Она от нас уходит. Если не ушла давно.

- Таня, не усложняй, пожалуйста! Это возраст. Нам тоже было когда-то пятнадцать. Вспомни.

- Да. Но мы ей совсем не помогаем! Нас дома не бывает. Мы зарабатываем деньги. На прошлой неделе звонил отец и в сотый раз напомнил мне историю десятилетней давности. Ну, помнишь, зимой, когда ты уехал в Москву на семинар, а у меня была срочная операция. Я впопыхах забыла попросить отца взять Светку из детского сада. Она сказала воспитателям, что дойдёт сама, будто ты её ждёшь в красной машине за углом. Эти дуры её отпустили и даже не проверили. Хорошо, что отец мне на работу позвонил. Она сидела в подъезде на батарее и играла с соседской кошкой. Я чуть не умерла тогда.

- Перестань! Никакой трагедии не вижу. Светка во всех отношениях нормальная. А мы не самые плохие родители в мире.

- Слушай, ты меня успокаиваешь или оправдываешь?

Где-то в квартире, так показалось сидящим в кухне, родилась музыка. Напряжённая, страстная с первых же тактов, она будто отодвигала в другое пространство и этот вечер с печально мигающими звёздами, и слова, которые теряли звуковую оболочку, и растерянных родителей. Ещё какое-то время – и её, музыки, станет так много, что на этой земле ей и места не хватит...

 ГЛАВА 3.

Светка знала, что практика скоро закончится. Ну, что может задержать Пампиду в этой треклятой школе? А ведь он даже не знает ни о чём. Не представляет, как стучит Светкино сердце только от мысли о нём. Мужчины жестоки и бессердечны. Если бы они только представляли, как трепетно и хрупко чувство женщины...

Целую неделю Светка готовилась. Её квартира превратилась в штаб, где разрабатывался план победного наступления. Свои задания имели все её друзья. Начало "боевых" действий определили быстро. В понедельник на двух последних уроках Пампиду в их классе проводит факультативные занятия по этике семейных отношений. Великолепная возможность направить разговор в нужное Светке русло. А там... Не очень представляя себе, что может быть потом, в Светке постепенно зрела уверенность в каком-то чуде. Чуде любви. А уж о любви она знала всё.

Никогда Светка не ожидала звонка будильника так, как утром в понедельник! Она слышала лёгкий шум на кухне: родители завтракали. Через 15 минут они уйдут, заглянув в её комнату. После этого можно полежать с закрытыми глазами ещё 15 минут, и всё себе представить.

- Света, ты хотела со мной поговорить? – Испуганный, но страстный взгляд.

Молчание. Потом я резко подниму голову, чуть сощурю глаза и посмотрю на него. И тут же отведу взгляд. На портрет Толстого Льва Николаевича. Или ещё куда-нибудь.

- Прости, пожалуйста, но...

- Я вас люблю! Только не перебивайте меня! Ни о чём не спрашивайте! Я никогда не произнесла бы этих слов, если бы ни боль – теперь опять посмотреть ему прямо в глаза и руку положить на грудь – вот здесь! – (Чёрт! Грудь почти никакая! Надо ваты в лифчик положить)...

- Да это бред какой-то! Тебе ведь только 15 лет! Я на десять лет старше! Мне страшно не хотелось бы причинять тебе боль, но очень скоро я уеду... Поверь, ты обязательно ещё влюбишься и, конечно, будешь счастлива... Там, дома, меня ждёт невеста...

Вот здесь как-то должна появиться слеза. Только не реветь, как дура! Слеза будет робкая, почти незаметная... Вот с руками что делать? Подойду к стене с портретом Достоевского, посмотрю пронзительно сначала на Пампиду, а потом на Фёдора Михайловича. Намёк такой тонкий на судьбу Сонечки или Настасьи Филипповны... И к двери сразу. Убегаю! Истерика! У него волосы дыбом – за мной! А дверь закрыта. Знаю, что Серёжка не подведёт. Вот тут мы и столкнёмся. Наши дыхания сольются... Закрою глаза... Поцелуй!

Когда вернутся цыганы,

Ты будешь спать и увидишь

Во сне чудесные страны.

- Луна, луна, уходи!

Конями полна дорога!

- Моей белизны крахмальной,

Мальчик, не трогай, не трогай!..

... И Светка заснула. Этот утренний сон был так крепок, что сумел превратить мир, окружающий Светкину комнату, в лёгкий ажурный туман. И неведомая рука лепила из этого странного материала слова и людей. Они заполняли комнату, меняли очертания и белыми лепестками ложились на кровать.

Светка во сне улыбалась.