Не надо «ля»

 

… Рассказать всё маме Нина собиралась уже сегодня вечером. Любочка ведь говорила, что нужно собрать как можно больше еды и драгоценностей...

 

 

"Сразу её не увидишь. Сначала будет мешать холм. На нём серыми пятнами ещё лежит снег. Потом тебе начнут мешать сосны. В этом лесу они высокие и ровные, как телеграфные столбы, только небритые, что ли. Их скрип может испугать. И тогда ты точно не найдёшь её…"

 "Но ведь только весна наступила! Одни дураки сумаcшедшие захотят пойти в лес через болото. Да, может, и нет там никакого холма, не скрипят эти самые сосны. А про НЕЁ – брехня собачья!"

 "Не веришь – не надо! Жалко, что я тебе рассказала".

 "А я верю. Мне даже сон такой снился. Не всё, правда, помню, потому что давно снился, но главное помню: огонь, огонь, огонь, болото дымится, деревья поломанные валяются, а ЕЙ – хоть бы что! Стоит такая блестящая, из золота вся, а вокруг карлики безголовые бегают…"

 "Вот дура! Как же они говорят, если у них голов нет!? Сны – это всё неправда".

 "А вот и нет! Это у Нинки сон, а у меня не сон. Я там, у этого холма, была с мамой. Зимой. ОНА уже там стояла.… Светилась…"

 "Просто ты очки дома забыла. Вот и спутала её с заснеженной сосной".

 "Ладно, не хотите – я сама пойду. Вот только еды и драгоценностей насобираю побольше. Справлюсь сама".

 Любочка и не думала смеяться. С каким-то особенным сожалением она посмотрела в глаза каждого, кто стоял рядом. Её русая коса с красненьким бантиком плыла в воздухе, словно комета.

Любочка даже не улыбалась. Это так озадачило ребят, что они смотрели вслед удаляющейся красной комете, медленно открывая рты…

 …Если спиной прислониться к зданию почты и телеграфа и забыть, что за спиной, за почтой и телеграфом, за пятиэтажным домом, где живёт сама Любочка и её друзья, громадный город, то можно увидеть вот что:

 - морщинистый грязно-коричневый луг, где ещё не скоро будет трава;

- растопыренные пальцы кустов, которые скучают по ещё не распустившимся листочкам;

- и лес.

Никакие очки не помогут разглядеть то, от чего и летом и зимой замирало сердце. Этого просто нет.

Пока только противная серая решётка. Лес в тюрьме.

Конечно, идти туда ещё рано. Пусть подсохнет. А потом… . Любочка сама не очень представляла, что будет потом.

 - Если пойду одна, - размышляла она вслух, - они опять не поверят, что я ЕЁ видела. Попробую Аньке рассказать. Только она трусиха страшная. Но подруга. Должна поверить.

 Медленно, как и всё, что делала, Любочка приложила ладонь ко лбу, чтобы прикрыться от заходящего солнца, и в последний раз посмотрела на лес. Нужно было идти домой, а не хотелось. Она почувствовала, что именно сейчас у этой стенки, где никто её видеть не мог, что-то произойдёт.

И произошло.

Засохшая сосна, что возвышалась у самого края леса, проколола солнце. Как вилка прокалывает желток глазуньи. Как иголка прокалывает палец, когда шьёшь.

Теперь уж точно нельзя никуда уходить! Нужно подождать: что потечёт из солнца.

 ***

 - … Да кому вы верите?! Любка, она ведь вот! - и Славка покрутил указательным пальцем у виска. – Выдумывает всё, а вы и уши развесили. Какая может быть ракета в нашем лесу!?

 Долго убеждать ребят Славка не собирался. И так всё понятно. А вечером нужно переделать уйму дел: выгулять Сильвера (чёрный вечно взъерошенный пёс не зря назывался пиратским именем); прочистить водяной пистолет, который пылился под кроватью всю зиму; решить две задачки по математике (если мама не спросит, то не буду решать – ну их!)… Про остальное Славка и не думал: как получится, так и получится.

Вот Любка его разозлила. И даже не она сама, а ребята, которые верили всей этой чепуховине. Ну, подумайте только: в лесу, у какого-то там холма, всю зиму стоит настоящая ракета, космический корабль. И прилетел он прямо с Марса, чтобы взять Любочку и тех, кто ей верит. Да, кто она такая, Любка эта!

Он злился, шагая по грязи.

А весенний вечер его успокаивал. Солнце заходило, и по небу разливались жёлтые, оранжевые и малиновые пятна.

***

 … Рассказать всё маме Нина собиралась уже сегодня вечером. Любочка ведь говорила, что нужно собрать как можно больше еды и драгоценностей. Если с едой проблем не было (можно и без мамы обойтись), то драгоценности лежали в большой красивой шкатулке, куда Нине строго-настрого запрещалось совать нос. Конечно, когда мамы не было дома, Ниночка наряжалась принцессой. А как тут без маминых драгоценностей? Но теперь- то совсем другое дело! Как только мама узнает, что её дочь летит на Марс, она непременно отдаст всю шкатулку.

Нина не шла, а летела домой. Расстёгнутая шубка – ведь весна! – крыльями шелестела где-то за спиной. И если бы не эти серые дома, не люди, возвращающиеся с работы и почему-то хмурые, озабоченные, Нина непременно закричала бы как-нибудь так:

- Э-ге-ге-е-е-й! О-го-го-о-оо! Я ле-э-э-чу-у-у!

***

 … Вот сегодня-то как раз Аньке болеть совсем не хотелось. Она вытащила ноги в тёплых шерстяных носках из-под пухового одеяла, повернула их сначала вправо, а потом влево.

"Ноги как ноги", - подумалось ей. Но злость на болезнь, на маму, заставляющую её лежать в кровати, наконец, на себя и на весь мир не проходила. Тогда Анна переложила подушку поближе к окну, чтобы можно было хоть изредка поглядывать на улицу.

 "Нинка! Это ведь Нинка! – почти закричала Анна, увидев свою летящую подругу. И заплакала. Конечно, от обиды. И что-то потекло из носа, и кашель вот-вот заполнит эту маленькую комнатку, где уже пятый день болеет Анна. И скоро всё в этой комнате станет больным: и любимая кукла Тётка, и книжки на полках, и рисунки, наклеенные на стену, и маленькое колечко с бирюзой, подаренное мамой в день рождения… Красные, оранжевые, жёлтые искорки в глазах…

Огонь! Огонь!

"Мама! Ну, я ведь уже взрослая! Подари мне вот это колечко. Я не буду носить его в школу. Только Любочке и Нине покажу…

… Воды! Надо тушить пожар!

… Какая ты безобразная девчонка, Тётка! Зачем брала спички!?

… Не плачь! Твоя мамочка Аня тебя пожалеет. Пришьёт новые ножки, туфельки у Веры отнимет и тебе подарит. Только не плачь!.."

 …Тяжёлая голова. Что-то сверху давит. Голос знакомый, ласковый, рядом. Лоб то холодный и мокрый, то его как будто совсем нет.

"…Спасибо, мамочка! Я буду хранить своё колечко".

***

 … Ну, разве так делают, Любочка? – открыв дверь, сказала мама. – О-хо-хо, дочка! 10 часов вечера, а ты ещё не в постели.

Люба молча опустила голову и пошла чистить зубы.

***

 … У Славки всё валилось из рук. Первое, с чего начала мама: "Ты уже решил задачки?"

Собака на прогулке норовила вырваться, потому что, как назло, все коты мира собрались именно возле его дома. Пистолет не нашёлся. Славка сидел на полу у кровати и разговаривал сам с собой.

 - Вот, Любочка! Чтобы доказать тебе, что нет там никакой ракеты, я пойду с тобой. Посмотрим, кто будет смеяться последним.

 ***

 … Ничего рассказать маме Нина не успела. Папа привёз с вокзала родственников из Москвы. В доме было шумно и весело: поцелуи, подарки, воспоминания, застолье, песни, танцы. И то, что было для Ниночки наиважнейшей новостью до прихода домой, почти сразу забылось.

И только ночью приснился сон. Сначала были просто голоса, перебивающие друг друга, а перед глазами яркие пятна, которые превращались то в привезённые ей подарки, то в корону с бриллиантами, то в маленьких человечков без голов. Странно, но они как-то переговаривались.

И темнота…

 ***

 … У Анны ночью был кризис. Анна больная и Анна здоровая боролись друг с другом. Проснулась девочка только один раз. Увидела рядом с собой куклу Тётку и улыбнулась.

А комната потихоньку выздоравливала.

 ГЛАВА 2.

 Только в конце марта, в апреле начинаешь понимать, зачем бог сотворил зиму. Холод – это всевозможные невзгоды, разочарования, беды, расставания. Когда завьюжит, когда морозы ударят – берегись, человек, прячься! Поближе к огню! Это не всегда помогает.

Наверное, где-то в Африке живут только счастливые люди, ведь они ничего не знают про зиму.

Думать так – это уже почти мечтать. Во-первых, чтобы всегда было тепло. Во-вторых, чтобы попасть как-нибудь в Африку. На землю вечно счастливых…

 - Послушай, Любочка! – то, о чём говорила Нина, никак не понимали подруги. – Почему про это никому нельзя рассказывать? Драгоценности ведь только у мамы.

 - Какие драгоценности? – испугалась Анна, зажимая в кулачок своё колечко.

 - Девочки! Скажите мне, когда вы повзрослеете?!

 Нина и Анна удивлённо переглянулись. Они давно считали себя взрослыми, но Любочка была для них авторитетом непререкаемым.

 - Последний раз объясняю. Если мы хоть полсловечка скажем кому-нибудь, даже маме и папе, ракеты нам не видать. А драгоценности – это такой вступительный взнос. На Марсе с этим сейчас трудности. Вот они и попросили.

 - Кто попросил? – ещё больше испугалась Анна.

- Марсиане.

- И что, когда мы отдадим им этот взнос, то они возьмут нас на ракете к себе, на Марс? – Анна просто задыхалась от непонятных ей чувств. Но прежде всего – восторг. Раз Любочка так про это говорит, значит, правда. И тогда, ещё день-два и … Страшно! А мама? А кукла Тётка? И колечко с бирюзой ведь тоже драгоценность! Или взнос?

 ***

 - Вот вы где! – никто не заметил, как подошёл Славка. – Хорошо, что люди вокруг заняты своими делами и не прислушиваются к разным девчоночьим голосам.

 Теперь испугалась Любочка.

 - А ты, что услышал?

- Всё.

- Не ври! Мы тихо говорили.

- Тихо?! Так почём сегодня билеты на Марс?

- Ой, Славик, так ты тоже с нами летишь? – всплеснула руками восторженная Нинка.

- Никто никуда не летит! – отрезала Люба.

- А вот и летит! Смотрите лучше, что я принёс.

 Девочки окружили Славку, а тот с чувством мужского достоинства доставал из школьной сумки предметы, без которых никакой полёт невозможен. Теперь ребята уже не кричали, а шептались, изредка поглядывая по сторонам. Не лишняя мера предосторожности, хотя в пятницу вечером всем остальным людям не до ребячьих секретов, даже если они касались полёта на Марс…

Решили, что пойдут завтра утром.

Подумали и решили, что прощаться ни с кем не будут.

Завтра утром. У этой самой стены. И чтоб не опаздывать.

 - А теперь, - её косички с красными бантами-кометами то вправо, то влево, - всем домой. И ведите себя хорошо, чтобы никто не догадался…

 ***

 Первой догадалась Анина мама. Любой бы почувствовал неладное, если бы увидел, как дочь ни слова не говоря, прошла к себе в комнату. Потом села на диван и стала говорить своей любимой кукле Тётке такое…

Анина мама работала в школе учительницей начальных классов и, конечно, знала, как надо воспитывать ребёнка. Но сейчас Татьяна Сергеевна растерялась.

Вбежать, выругать за идиотские фантазии, но не наказывать, а терпеливо объяснить, что этого быть не может, потому что…

Или постоять за дверью, дослушать, посмотреть, что будет делать дочь дальше, а потом…

Но вместо всего этого Татьяна Сергеевна села на пол у самой двери, уставилась в зеркало, висевшее в коридоре, и стала рассматривать первые морщины на лице. И заплакала. Она старалась плакать тихо, чтобы не испугать дочь и, всхлипывая, представляла своё, как ей казалось, бестолковое детство….

 - Что же ты, глупенькая, плачешь? Всё будет в порядке! Я напишу маме письмо и попрошу, чтобы она за тобой ухаживала. Только, пожалуйста, не капризничай! А будешь хорошей девочкой, я тебе с Марса привезу что-нибудь. Только недорогое, потому что у меня только одна драгоценность…

 - … Господи, какая же я дура! Анечка, девочка моя, твоя мама идиотка, каких свет не видел! Прости меня! Я что-нибудь непременно придумаю. Мы будем жить совсем по-другому, большой и наполненной событиями жизнью! Я больше не буду!..

 - … Но это колечко важнее всех Нинкиных драгоценностей. Вот увидишь, они рты пораскрывают, когда я им покажу. Не на один, а на все два взноса хватит. Но тебя с собой я взять не смогу, ведь тогда маме будет одиноко…

 -… Прости меня, прости! Прости отца-алкоголика, которого ты так и не увидела! Прости меня за все самые маленькие секундочки, когда я была не с тобой! ТОЛЬКО НЕ УЛЕТАЙ!

 ***

 "Почему нельзя рассказать всё маме? - недоумевала Ниночка. – Только маме и больше никому. Что ж это мне украсть шкатулку надо?"

Ей вспомнился недавно виденный по телевизору фильм, где полицейский застукал на месте преступления вора в маске. Он, этот вор, хотел тётеньку обокрасть, а в конце фильма узнал, что она его мама, а полицейский – папа.

"А если я украду, то не навсегда же. На Марсе заработаю и верну".

И Ниночка успокоилась. Домой можно не спешить. Папин рюкзак она соберёт вечером.

"Так. Хлеб, сыр, масло, замороженная курица, спички. А в левый карманчик – шкатулка. Сейчас позвоню Любочке и расскажу, как здорово я всё придумала".

Ниночка вбежала по лестнице на третий этаж, открыла своим ключом дверь, обрадовалась, что дома никого – и сразу к телефону.

- Послушай, Любочка, всё устроилось! Уж если нельзя рассказать никому ничего, я решила взять у мамы шкатулку, а когда мы вернёмся с Марса, я ей всё расскажу. Ну, как?

 - Что "как"?

И тут Нина ойкнула, как будто проглотила ёжика, и бросила трубку в сторону. Она узнала голос Любочкиной мамы.

 "Я пропала. Что они со мной сделают!? Можно же было сначала поздороваться и не спешить! Дура!

 …Любочкину маму звали Саша. Тётя Саша. Она никогда ни на кого не повышала голос. Даже если нужно было. Сама Люба о ней говорила странно: "Моя мама хорошая, но по дороге себя потеряла".

Какая "дорога"? Что значит "потеряла"? Понимала это только Люба.

Тётя Саша держала в руках полотенце и протирала телефонную трубку. На кухне загудел чайник. "Этот свисток скоро сведёт меня с ума". Она аккуратно положила на место телефонную трубку, провела полотенцем по самому аппарату и пошла выключать чайник.

 "Уверена, что это моя затеяла. Так спросить не у кого! Шляется где-то. Теперь, наверное, в милицию вызовут". Тётя Саша села на табурет и задумалась.

 ***

 Потом зазвонили телефоны и в других квартирах.

***

 Но до этого собрал свой маленький рюкзачок Славка. В том, что никакой ракеты нет, он был уверен. Поэтому взял только самое необходимое на один день пути. Ему казалось, что он ловко обманул доверие девчонок. И теперь, собираясь, тихонько посмеивался над их бестолковостью.

 - Куда это ты, герой, собираешься? – голос отца всегда заставлял Славку как бы внутренне сжиматься. После таких вопросов он всегда чувствовал себя виноватым, даже если ничего плохого не совершал. – Опять ваша учительница-идиотка затеяла поход?

 - Она не идиотка. – Стоя спиной к отцу, почти прошептал Славка.

- Поогрызайся ещё мне! – подошёл вплотную к Славке и продолжал спокойнее. – Шёл домой вместе с отцом Нинки, так они всей семьёй к бабушке собираются. Что в поход не все идут? А куда на этот раз?

- Мы не очень далеко. До вечера. К северному ручью. Помнишь?

"Если говорить коротко и быстро, то враньё будет похоже на правду", – думал Славка.

 - Я же говорил, что она у вас без царя в голове. В самую грязь к северному ручью идти! Вот сейчас позвоню и скажу всё, что о ней думаю.

"Убьёт!" – коротко и быстро мелькнуло в голове у Славки…

 Если бы можно было таким же коротким словом объяснить отцу, что они задумали. И не врать. В конце концов, не он придумал эту чёртову ракету.… И совесть его будет чиста, если он попытается объяснить про это отцу.

 - Папа! Папочка! Не звони! Я тебе расскажу…

И рассказал. Коротко и быстро. И замер. А отец рассмеялся. Что-то приговаривал, повторял Славкины слова, сморкался, вытирал слёзы. И смеялся, смеялся, смеялся…

Стало ещё страшнее.

 - А я позвоню всё-таки. Расскажу, каких дураков она учит в школе своей. И чему учит.

 Разговора Славка не слышал. Не потому, что телефон был далеко или отец говорил тихо. Славка и хотел бы услышать, да не мог. В ушах стоял смех, непонятный и пугающий.

Через десять минут отец, не заглянув в Славкину комнату, куда-то ушёл…

 ***

 … Татьяна Сергеевна разговаривала по телефону ещё дважды. Затем заглянула в комнату Анны, увидела, что та спит в обнимку с куклой Тёткой, улыбнулась и вышла на улицу.

"Вечером прохладно", - подумала Татьяна Сергеевна. И вздохнула, как будто нашла решение трудной математической задачи.

 ***

 Совершенно случайно получилось так, что четверо взрослых, три мамы и один папа, остановились у той самой стены, где ещё недавно шептались дети.

Неизвестно, о чём и как они говорили. Ведь ночью их никто не мог подслушать. Может быть, кто-то из них знал какие-то секреты воспитания и спокойно делился ими с другими. Может быть, они кричали друг на друга, ругались и дрались, обижали и обижались.

Может быть.

Только домой они вернулись очень поздно. А утром…

А утром в четырёх квартирах одного дома на окраине большого города в одно и то же время зазвонили будильники.