Трюмо
Завыла татарка...
Все тот же круг...
Четвертование
Казанова
В моем несжатом поле...
Соленое море и горький прилив...
Отторгнутое родовспоможенье...
Какой вопрос должны мы задавать...
***
Когда будет можно больше не ныть поэту,
Мир станет бесценным, а поэт бездарным
(Солнце, земля, кругозор – слишком уж шаром):
В раю постарается сесть на безгазовую диету,
Чтобы темп сочинения строк оставался ударным
(Не мешает себя обезвкусить постромантическим шрамом).
Ты попробуй в условиях менталицида не совершать пируэты
И кому-то свою любовь отдать задаром
(То есть ножкой не шаркать и по карманам не шарить),
Если ценят фарфор статуэтки и пошлость глумливой гриетки,
Как рыжий еврей, оставаться лишь благодарным
(В образе жизни дикой суки или бездомной кошары).
И сколько же стоит, мальчик, твоя газета
С телепрограммой на всю неделю и политдрамой?
Когда упадет доллар – воплотится идея драхмы:
Не знаю, какой кошмар предпочесть кошмару
(Быть может, это не лишено определенного шарма:
Так сказать, быть стихоплетом и гражданином при этом).
***
Завыла татарка:
Каторга! --
Кандалами голову давит
Драка.
Приторность смерти
И патоки
В ругани,
Вплывшей в память
Из барака.
В спину плюнула, как
Кайдалом
Отцу меж лопаток –
Гейзер крови
В лопастях,
Как в едином забое
(Когда-то
На Севере) в золотниковом,
Где не было зеков...
Глупости...
Дымка. Сизая, новая, годняя...
Липы, тополи – день есенинский.
Масляная пора-сводница,
Кружится снежная мельница.
Саваны, платы узорные,
Кружева, ризы из жемчуга –
Все подвенечье собрано.
Все атрибуты – и... каторга.
Мороженые
Рвотные плиты –
Это мозг или несваренье желудка?--
Мраморные памятники
Не крошкой, а монолитом –
Материковым ублюдкам.
Так-то Вы житушку прожили,
Батюшка,
Скоротали.
Этаким-то камушком
Принакрылись,
Скоморохи.
Так-то Вы жили,
Бабушка,
С четырьмя пра- из Парижу.
Черт Вас дернул за любовью погнаться
В нашу-то российскую жижу.
***
Все тот же круг,
Все тот же купол круга,
Все то же небо –
Огненный залив,
Все то же ощущенье
Действенного чуда:
Уже полгода
Счастье на разлив.
С подсветкой город
Театральных улиц,
Заулков шоколада,
Кофе с молоком,
С очками в каплях,
В фейерверках жмурясь
От светофоров –
Уличных блудниц.
Мигающие солнца
В серебре черненом –
Соединенье
Навзничь вместе с ниц.
Я больше не могу! -- прибито к небу
За пряди ветром,
Голубем и мздой.
Дайбог мне век кричать
И корчиться, и мне бы
Не выпростаться
Из-под --исподволь –
Твоей десницы –
Перекати-голь.
Дай бог мне видеть,
Как вселенский уголь,
До ничего не видно раскалив,
Твой пресс, спускающийся так неотвратимо,
Так медленно, сознанье раздавив,
И волю, и стремленье, и желанье,
И чувства, и сомнения, и вздох.
И постигать:
На благо созиданья
Мой взор телесный
В панике издох.
Четвертование
Прибегнув к бумаге
И пятнам чернильным,
Дрожащим размазанной тушей,--
Да просто сбежав
От пресекшихся линий,
От противоречий удушья,--
Так тесно прижавшись
К своим неспокойствам,
В смятенье уткнувшись, как в маму,
В концепцию силы
Пытаюсь собраться,
Окинув рачительным взглядом
С высот полигона
Двух лагерей битву,
С сознанием жреческой власти;
Составить сказанье,
Оплакав убитых
В чиновнической ипостаси.
***
Сжиженное золото эфира
Вместо полыхающего солнца;
Давящая пустынь пустозвона—
Синеву колышущие звонцы.
В тошноту вводящее движенье:
По кости, сквозь рот, минуя губы,
Тычутся приправленные ветром
Осени антоновские трубы.
Почему нетленность взяло тленье,
Плесень освежение покрыла?
--Я себя избаловала ленью
И любовь собою придавила.
Как винить замшелые аллеи
Бытия и бытности полипу?
Немощью душевною болею:
Что ж вы, нервы духа, не болите?
И над этим трупьем красноречья
Явен Бог, не посягнутый ядом.
Ты помог мне этот гной увидеть –
Ты поможешь излечиться взглядом.
Казанова
Он врывается в закон,
Разрывает спайный круг,
Жизнь тосует, ставит кон
У сиамских двух подруг.
Мужественно невесом,
Или лих, или на “Вы”;
Бесовское колесо
Гибких ног и головы.
Перебором скрытых струн
Кроет честь, срывает дрожь --
Вожделенный поцелуй
Целомудреннейших кож.
Игры длинных пальцев рук
Смыслом наполняют плоть.
Чадо сладких грешных мук
Иль исчадья иноходь.
Над склоненной головой
Вновь он дерзко вскинет прядь:
Взглядов ревностной войной
Наблюдая управлять.
Глаз невнятную эмаль,
Перегар души тая,
Жжет смущения вуаль –
Ваша, милая моя.
Он магистр наук сердец,
Он дыхания жонглер,
Вон!-- пока не свял венец
И пока не смолк тапер.
***
А.Н.В.
В моем несжатом поле
Всполошенная рожь,
Встревоженные кони,
Растрепанная ложь.
В моем несжатом поле
Закопан медный грош,--
Его забыли что ли?
Иль уронили в рожь?
В моем несжатом поле
С весны застряла сошь:
Растет на этом голье
Уродливая рожь.
В моем несжатом поле
Зимой погибнет рожь.
Когда свершится воля,
Былое не тревожь.
В моем несжатом поле
Согнувшаяся рожь.
Мне жаль скупую долю
И непроросший грош.
***
Л. (С.) И. В.
Соленое море и горький прилив
Пригнали на берег песчаный
Разбитой ракушки молчанье.
Давно скорлупа опустилась на дно,
А косточку выплюнул ветер,
Слюной побережье пометив.
Разреженный свет не проходит под грунт:
Засыпало сверху и возле.
Зато она днем видит звезды.
Песчинки в расцветке от солнца лучей
Налипли на влажные губы,
Сковали цементом раструбы.
И только кто вскроет безгласия труп,
Хорал опустив отпеванья.
Прослушает фугу рыданья.
***
Отторгнутое родовспоможенье,
Заброшенное в прошлое зачатье –
Все это постоянство положенья
Мы назовем спокойствием и счастьем.
Инертный дождь свисает с прелой тучи,
Слепую зелень плесенью покрыло,
Сухое солнце если каркнет,-- жутче,
Чем покоробившийся край дрянного мыла.
Ни бликов, ни теней, не полутона,
Сплошное небо и земля сплошная,
Прослойка техножелезобетона,
Унаселенная, до икоты смешная.
Здесь даже муха не жужжит за желтым
Стеклом бутылки: грустно, но велико;
Здесь носят майки, джинсовые шорты
И спорттрико от мала до велика.
Метафорична тухлая картошка,
Хребет селедки тоже полон смысла:
Имела место пошлая оплошность,
И соль земли от этого прокисла.
И только пузырит, пыхтя в броженье
По части пива и жирка по части,
Отторгнутое родовспоможенье,
Заброшенное в прошлое зачатье.
***
Какой вопрос должны мы задавать,
Садясь к столу, за чистый лист бумаги?
Всосав бокал невнятной мутной браги,
Какой вопрос должны мы задавать,
Когда кириллицей заскачет карандаш
И грифель крякнет, впопыхах ломаясь?
Превозмогая злобу, лень и зависть,
Лжет во спасение божественный монтаж.
Звучит ритмично оправдательная речь,
Мертвеет время памятливым склепом—
Снимает проза триумфальный слепок,
Чтобы витийство в мраморе сберечь.
Рассыпавшись в нетерпеливый зуд,
Оставить до утра дымиться строчки,
Процессуальным действиям бессрочным
Доверить церемониальный суд.
Избрав для ложа скрипкую кровать,
Уснуть под деревянный хохот «браво!»
Обвалится ответ стальной расправой:
Какой вопрос должны мы задавать?