Ван Гог 27 июля 1890
Наощупь и медленно как по забою,
Марая колосья, постскриптум кропая,
Китайскую тушь захвачу я с собою,
А те башмаки я тебе уступаю
Пересекая Таганскую площадь
Памяти Николая Шипилова
Мачты рвущей корнями обшивку листва,
Череп Йорика, бедный японский фонарик ли в ней
Над пустынным кварталом, над палубой,
Над неподвижным, как солнце любви,
Кораблем дураков… и морские ежи –
Утром всюду, ты знаешь, морские ежи –
Они тоже не прочь за военные астры,
За сливок альпийских кувшин
И несут меня двое, дурак и дурнушка, несут,
Утирают друг дружке платочками пот и несут,
И склоняется вечнозеленая мачта, шумит,
Миска для подаянья в зубах у пловца проблеснет –
Может, дать ему вишен? Сказать: это кровь бедняка?
Может, выйти на площадь? Опомниться, встать?
Нет, не вьюга меня целовала, язык – нет, не дом бытия,
А игорный – пожалуйста! – дом «Достоевский», но пусть,
Пусть какой ни на есть, но пребудет фонарик в ночи,
И в руках у монахини – лютня… гляди:
Узел с нечистью всякой нисходит с небес,
Мол, не брезгуй, закалывай, ешь, дурачок…
Музей краеведенья
Мост без бортов, городишко внизу, церковь, взорванная давно
– А вон громоотвод, видишь? Знаешь, что такое громоотвод?
Это проволока, чтобы молния уходила в землю
Развалившийся надвое клен, блестящий изнанками листьев,
Мокрая зелень, песок, гаражи
– А что здесь раньше-то было?
– Раньше-то? Музей раньше был. Краеведческий.
О истории нашего края. Музей краеведенья.
Очень хороший музей, между прочим, да, Нина?
А до этого церковь была
Русский авангард
Кругом возможно Бог
А. Введенский
Светлая погода приходит от севера
и окрест Бога страшное великолепиеКнига Иова
Флоренский, мерзлота, косые сваи
Бараков детских – мокрых стойбищ крика,
Над ними краски зиждутся, истаяв
До костной ткани содранного лика
И ягелем горит изнанка слога:
Бессмыслицы звезда или икона
Отсутствия кругом возможно Бога,
Светла погода, облакопрогонна,
Тряпичной куклой вмерзшее страданье
Вербует крестной славы очевидца,
Квадратом черным дышит, иорданью,
И тундрой яко ризой облачится
Круг чтения
Военный венеролог Готфрид Бенн,
Певец красоты бесславной и безобразной,
Признанный выродком и исключенный
Из союза чистокровных писателей,
И другой изгой, трамвайная вишенка,
Назвавшая выродком диктатора, поправшего Рим
Тяжелым своим подбородком – того самого выродка,
Которого славил третий, заплативший за эти симпатии
Пребываньем в железной клетке под пизанским солнцем
И двенадцатью годами психушки –
Все они сейчас за одним столом,
И вечный полдень длится, изливаясь
На праведных и неправедных, на каждого,
Кто в пору цветенья распада, гибели богов,
Рождения трагедии из духа музыки
И музыки из духа трагедии,
После смерти Запада (он же Север),
Оставил в его груди малютку-астру,
Воткнутую кем-то в шутку
В рот утопленника, развозившего пиво,
Соскользнувшую в мозг при вскрытии
И перемещенную к сердцу покойника
Рукой поэта, что преодолел таким образом
Пресловутый разрыв между умом и сердцем –
Разрыв, о котором так много говорили
Начитавшись Исаака Сирина
Ранние славянофилы
После последней смерти
По прихоти им вымышленных крил
Баратынский
Земли безвидной пристальная ртуть,
Звездам числа нет, птицам нет числа
(Блестит Дорога Мертвых – Птичий Путь)
Сгорит земля и все ее дела,
И брачный тот чертог, его стропил
Обломки над крикливою водой
Отчетливо нам полюс предъявил
Под облаков летучею грядой,
Винтами этих вымышленных крил
Лишь скалы Антарктида вне времен,
Но флорентиец, помнишь, говорил:
Он первою любовью сотворен