...Стране нужен юный герой. Про это нельзя не писать... Родина просит! Да чего там просит - требует!..
СОЦИАЛЬНЫЙ ЗАКАЗ.
Стервангелы.
Моей замечательной подружке Ирочке
посвящаю эту не очень весёлую, но
искренюю повесть.
***
- Кира, милый мой человечек, как я рад тебя видеть! Прячешься? Лик не кажешь? А просто так, без всяких приглашений? К другу, брату? К кормильцу, если хочешь?
- Ну, что за балаган ты устраиваешь? Говори уж лучше сразу, что приготовил мне какую-то гадость и теперь соломку стелешь.
- Скажи на милость, почему ты такой медведь? Шуток не понимаешь, везде у тебя одни враги, в самом обыкновенном приветствии тебе уже козни видятся...
- Вить, я серьёзно. Или ты говоришь, в чём дело, или я пошёл.
- Ладно. Садись и слушай. Кофе? Чай? Коньяк? Виски? Водка? Самогон? Одеколон? Шучу! Шучу! Не дымись!
- Вить!
- Так вот. У меня для тебя социальный заказ. Если ты откажешься, то немного поплачу, но уверен, что ещё кого-нибудь найду. Если же согласишься, несказанно рад буду. Знаю, что это не совсем твоё. Но знаю и то, что сейчас ты на мели, что муза твоя с другими мужиками и бабами спуталась... Молчи! Молчи и слушай. Стране нужен юный герой. Про это нельзя не писать. Именно наш, российский молодой человек! Родина просит! Да чего там просит – требует! Только прошу: без чернухи! Хватит! И западной мутатени нажрались и в кино, и в книгах – по улицам страшно пройтись. Давай как в старые времена. Пусть не во всём, но обязательно Герой нашего времени! Пришла пора, так сказать, формировать идеалы...
***
- Девонька, моя! Ларочка! Сразу выключаю свет! "Не потому что от неё светло, а потому что с ней не надо света".
- Ну, если Виктор Владимирович Анненского цитирует, значит, - тушите свет! Простите за каламбур! Я тоже рада вас видеть.
- Ларочка! Знаю, что ты уже на Олимпе. Даже на японский переводят. У нас в планах второе издание твоей повести "Отрава". Читатель только тебя хочет читать...
- То есть, сейчас последует "но"?
- Вот именно, дорогуша! Вот именно. Я ищу автора. Есть социальный заказ. Что-нибудь об отечественной молодёжи. Но чтобы до дна. Со всеми корнями и корешочками. Вскрыть, как говорили раньше, все недостатки. Никого и ничего не жалея. Да что я тебе говорю! Ещё недавно блестящей журналистке. Знаешь, где копать.
Ладушки?
Глава первая. Кирилл.
Он пошёл пешком. Можно было взять такси. Или добраться до ближайшей станции метро.
А остыть после разговора с Витькой?
Кирилл поймал себя на мысли, что в последний год он незаметно даже для себя изменился. Стал озлобленным, что ли. Боже, каких только периодов в его сорокалетней жизни не было! Неудач и падений больше. Но зато взлёты были фантастические! Жена ушла три года назад. А пока суды-пересуды тянулись – книгу написал. Когда делили нажитое, глупо улыбался и со всем соглашался. Вот с книгой и остался. Всё его имущество. Ещё год что-то писалось. Если бы не Витька... Действительно, кормилец и благодетель.
От этого ещё хреновее становилось Кириллу.
Всё вроде бы так: спасает друга детства от падения. От распада. Но что предлагает? О детишках в штанишках и юбочках писать... Будто книга – да напиши её даже самый великий-развеликий – спасёт положение... Социальный заказ... Для кого? Кому нужна такая книга? Кто её будет читать? Разве что те, кто заказывает...
Именно так Кирилл вызывал в себе злость. Творческую. Всё начиналось с сомнений и вопросов, которые он задавал себе. И чем труднее, каверзнее, противоречивее были вопросы, тем быстрее он попадал на нужную струну: сначала медленно, нехотя, будто человек, которого будят рано утром, а он брыкается; потом появлялась какая-то мелодия, ещё грубая, режущая ухо; и вдруг...
Это "вдруг" могло проявиться, прозвучать уже готовым словом, а могло ярко вспыхнуть и тут же погаснуть...
...Вот поэтому нужно было идти пешком.
И не важно куда, ведь дома, кроме включённого компа, его никто не ждал. С одной стороны, одиночество он вымаливал у всевышнего, потому что и не представлял, как можно написать хоть несколько строк, если рядом бродит пусть и близкое ему существо, но требующее какого-то внимания. А значит, никакие вопросы и сомнения не помогут – музыки не будет. Но, с другой стороны, он постепенно превращался в бирюка, теряя друзей и близких, смиряясь с разрухой в доме, забывая, на каком свете живёт. И это беспокоило. Даже раздражало...
"...А почему именно дети? – продолжал провоцировать себя Кирилл. – Отроки, подростки, цветы жизни, наша смена, поколение next, "Печально я гляжу на наше поколенье..."
Неизбывная тема. Они оккупировали интернет и спокойно обходятся без взрослых. Всегдашняя мечта детей.Они перестали задавать вопросы, потому что не знают, что делать с ответами. У них в головах тонны информации или пустота, что, по сути, одно и то же. В свои шестнадцать лет они выглядят тридцатилетними. Они с лёгкостью создают себе кумиров, чтобы уже на завтра их возненавидеть. Они один сплошной нерв: не верю! Ненавижу! Не скажу! Не трогай! Не буду! Всё чаще школа для них – поле битвы, где хочется ударить, унизить, поиздеваться или спрятаться, смолчать, превратиться в тень, чтобы тебя не заметили. Потерянные родителями и школой, они кучкуются на улице, удивляясь, что не могут согреть друг друга холодными руками и сердцами... И это только начало! Отравленные (чем? кем? как?), они гибнут в петле или от передозы...
А взрослые разводят руками. Идеалы? Ну, Витенька, ты даёшь! У них?
Вот твои двойнятки, Машка и Игорёк, какие они?..!"
Кирилл выдохнул. Словно минут пять находился под водой без кислорода. Мутно перед глазами, дышать уже нечем, судорога ноги свела...
И его окатило мартом. Весной. Ещё слякотной, но уже солнечной. Кирилл даже сощурился, чтобы лучше рассмотреть прохожих, одновременно с ним просыпающихся от зимней спячки. Кто-то пытался робко улыбаться то ли уличным пустякам, то ли своим зимним неурядицам. А кто-то никак не мог понять, что с ним происходит, поэтому постоянно оглядывался по сторонам, суетился. И захотелось Кириллу остановиться у какого-нибудь фонарного столба, окончательно решить, что голова его забита идиотскими мыслями, что её нужно немедленно очистить, опустошить, а потом наполнить этим весенним воздухом, щекочущим ноздри, этими улыбками и полуулыбками прохожих, этой из года в год приходящей новизной...
- Дядя Кира! Дядя Кира! Что же вы так и пройдёте мимо, слова не сказав? Разве мы в ссоре? Тогда давайте мириться. У меня отличное настроение! В школу сегодня не пошла. Вот выпрошу у отца денюшек и пойду кутить. Хотите со мной?
- Машка! Прости, действительно, не заметил. Когда ты перестанешь кликать меня "дядей"?
- А как же вас звать-величать? По имени – неудобно. По имени-отчеству – так я вас знаю уже тысячу лет и чаще на "ты" обращаюсь. Вот сегодня почему-то выкаю. Во всём весна виновата. Кажется, песня такая старая есть... Ты у отца был? Недеюсь, что никакой ругани не было. Разошлись по-деловому, пожав друг другу руки.
- Ехидно. В конце можешь "О" писать, а можешь – "А".
Стоя у фонарного столба, сдерживая напор прохожих, они расхохотались, что совсем не удивило улицу, город, страну, мир.
Весна ведь!
- Слушай, Машуня, давай не будем беспокоить твоего папу. Понимаю, что совершаю преступление, но мне страшно хочется с тобою поболтать. Так что давай я назначу тебе свидание в какой-нибудь кафешке. Говори немедля: согласна?
- А то!
***
За комп сел не сразу. Ходил вокруг стола в каком-то осенённом состоянии. Было похоже, что Кирилл нарочно сдерживает себя, хочет окончательно удостовериться в верности того, что он уже знает. Или пока только догадывается? Вот в чём загвоздка? Исписать можно километры электронной бумаги, но при этом остаться лишь бумагомаракой. Лучше посомневаться.
"Что может выйти из этой искры?
Из этой капельки?
Из этого "сора"?
И что, в конце концов, я узнал нового, чего раньше не знал?
Мне, действительно, интересно или, как и всякому ремесленнику, деньги нужны? С чего я задымился (вот Витька – стервец! Словечки его!)? Ничего такого особенного Машка мне не поведала... Милая, умненькая девочка, выросшая на папиных дрожжах, учиться будет, конечно, в Лондоне... Уж явно не моя героиня!
А кто моя?"
Нужно было немного успокоиться. Кирилл понимал, что, если он перегорит, если не зацепится хоть за тоненькую ниточку, за словцо, за что-нибудь инфернальное, то уже вряд ли вообще возьмётся за дело. Мысль, что пошёл на этот чёртов заказ только потому, чтобы спрятаться за работу, Кирилл всячески отгонял.
"Долго ты, пустоголовый, будешь мелочи обсасывать?! – подгонял он себя. – До главного добирайся! Что ты вообще хочешь сказать людям? И почему эти люди тебя должны слушать? Пророчествуй! Или грош тебе цена!.."
Комп неожиданно пискнул. Кирилл даже не испугался, а будто обрадовался: " Нужно отвлечься. Иначе с ума сойду."
Маленький конвертик в левом нижнем углу экрана сигнализировал, что получено письмо по электронной почте.
Адрес незнаком.
Тем лучше.
ГЛАВА ВТОРАЯ. ЛАРА.
Телефон разрывался на части. Ещё мгновение и трубка сама подлетит к уху. Лара представила себе, не открывая глаз, как трубка зашипит, язычок пламени – будто в зажигалке - выскочит из аппарата и трубка-ракета медленно подлетит к ней.
Теперь звонок издевался.
- Да пошёл ты!..
Она даже глаза не открыла. И, конечно же, ради этого грёбанного звонка вставать не будет.
И вдруг – тишина. Как будто не было ничего: ни этого утреннего звонка, ни этой странной ночи, ни внутренней борьбы (с кем? С чем?).
- Полежу ещё...
На балконе заспорили птицы.
- Ну почему именно на моём балконе?! Нет, так больше не будет!
И новая картинка. Будто нажимает она на кнопку пульта: подходящая программа - можно смотреть. В руках у Лары огнемёт. Улыбка головореза. Палец подрагивает на гашетке. Прочь сомнения! Или я, или они. Всё в огне. Никого не пощажу!..
...Лара улыбнулась только краешком губ. Успокоилась. День начинался как всегда.
Всё,что было вчера – не было.
Резко отбросить одеяло. Широко раскрыть глаза. Посмотреть на часы ("Бог мой! Уже десять!")
Почувствовать где-то под языком вкус ещё не выпитого кофе. Встать. Будто нехотя взглянуть в зеркало (Хороша!). Всё неукоснительно исполнялось. Казалось, не сама Лара совершала все эти действия, а какая-то другая женщина, на которую приятно было смотреть.
- Ночь пройдёт и спозаранок,- замурлыкала Лара, - ля- ля – ля- ла- милый мой! Я уйду с толпой цыганок за кибиткой кочевой...
Лара знала, что от этого мотивчика она уже не отделается до вечера. И, продолжая напевать, тщательно вычистила зубы, чуть не сломав щётку, и отправилась в кухню готовить кофе.
Теперь никакие шумы Лару не раздражали. Выглянув в окно, она не без удовольствия отметила про себя, что солнце на месте да и светит щедро; что на улице, даже с высоты десятого этажа, можно увидеть вполне симпатичных людей.
«Почему Генки так долго нет?- крохотная тучка-сомнение. - Или я, дура, всё проспала? Идиотская привычка встречать его с гастролей..."
Нет, порядок. Такой знакомый шум из прихожей. Лара улыбнулась
совсем особенной улыбкой: и укоризна, и любовь, и тоска, и нежность, - чего ещё только не было в этой улыбке!
- Ген! Ну сколько можно ждать !? Я уже вся извелась. Почему не позвонил с вокзала?
В комнату как-то мягко, извиняясь что ли, вошёл среднего роста брюнет с неброской, но очень приятной проседью,несколько искривлённым носом и красивыми карими глазами, над которыми будто прилеплены чёрные пышные брови. Он молча шёл к жене,чуть приподняв правую бровь, и было непонятно, то ли он сердится,то ли прячет виновато улыбку.
Поцелуй.
«И это всё?» -
«Ты – совершенство!» -
«Тоже мне новость!» -
«А так:
- Я хочу тебя сейчас, здесь, на этом табурете...»
***
Странной была эта пара. Они называли себя мужем и женой, но ни в загсе, ни в церкви их брак узаконен не был. Жили они в разных городах: он – в Москве, она – в Питере. Он пытался проявить свои режиссёрские потенции в не самом известном театре и вовсе не главным режиссёром, она гремела на всю страну как автор детективных повестей и романов. Они смутно помнили, при каких обстоятельствах увидели друг друга впервые, потому что редкие теперешние встречи превращались для них в новые знакомства, ощущения, переживания. Они называли это личной жизнью, хотя такая жизнь, конечно, была наполнена и другими знакомствами, другими мужчинами и женщинами, другими отношениями.
Геннадий был в постоянном поиске формы. Это касалось не только его драматургических исканий. Город, дом, страна, женщина – всё это тоже должно было соответствовать его давно вымученным представлениям о форме. Раздражало ли его "странное" супружество с Ларой? Наверняка. Постельные сцены, например, иногда обрывались неожиданным её хохотом и унижающим его мужское достоинство замечанием: "Милый, ты сопишь, как самец бурундука!"
"Ну, откуда ей известно, как сопит бурундук?!"
Однажды он решил для себя, что Лара не умеет любить. А поскольку, считал Геннадий, эта способность или есть или её нет и быть не может, принимать свою супругу нужно такой, какая она есть.
И Лару Геннадий не бросал. Что-то постоянно его завороживало, мистическим образом не отпускало. Кое-кто утверждал, что она ещё в детстве продала душу дьяволу. Ведь не было в мире того, чего бы ей не удавалось. Да ещё с невероятной лёгкостью. А чаще даже так: к ней без особых усилий приходило то, к чему она и не очень стремилась. Геннадию никак не удавалось понять, как Лара, закончившая неизвестно каким образом институт связи, пишет книги, которые становятся бестселерами. Нет, не это его околдовывало, а лёгкость, с которой эти книги пишутся. Лёгкость, с которой она заводит знакомства, полезные и бесполезные. Лёгкость, которая ей позволяет быть своей в любом месте, с любыми людьми, от годовалых младенцев до пенсионеров, от правительственных чиновников до гламурных "падонков" и неформалов всех мастей. При этом Лара почти не затрачивала никаких эмоций и чувств.
Со всем своим постепенно накапливающимся раздражением Геннадий становился взрывоопасен.
Это и притягивало Лару.
Сейчас она в душе. Ещё мгновение назад, сжав губы и прикрыв глаза, выдохнула, будто выкрикнула:
- Ладно, странник! Насытились!
И – ничего не говоря, не посмотрев на мужа – в душ.
Лара любила контрастный душ. И получался диалог. Горячая вода – первый голос, холодная вода – второй. Так она прокручивала день предыдущий и придумывала день грядущий. До душа она не очень себе представляла, чем займётся с утра.
Горячая вода. Витька вчера лебезил. Пиши ему книгу о юнцах. Как мне всё это надоело!
И представила Лара себя маленькой девочкой, которая плачет от обиды: никто к ней не подходит. Папа раскраснелся и машет руками, а мама опустила голову, сжала губы и молчит.
- Я же вот она! Почему вы меня не видите и не слышите?!
А потом вдруг папа исчез. И будто она, Лара, стирает его резинкой то ли на рисунке, то ли на фотографии.
Холодная вода. Как я вчера оказалась в ночном клубе, если у меня была съёмка? Кто-то затащил... Как, должно быть, я по-идиотски выглядела среди молодняка гламурного?! Дуре уже 37 вот-вот стукнет, а ей новизны подавай...
...А отец всё равно проявлялся! Однажды Лара бросилась к какому-то мужчине, пришедшему забрать своего ребёнка из детского сада.
- Папа! Почему ты меня раньше не забирал?
В школе писала письма учителю географии, потому что тот почти так же, как и отец, улыбался...
Горячая вода. Стукнет, положем, только в декабре, а ныне... И мальчик этот... Как его? Да, бог с ним, с именем! Что мы там творили? Что-то жевали, что-то пили... Потом нюхали... Лет десять точно сбросила...
...Мужчин в её жизни было много. Сейчас, ахнув под струёй горячей воды, она причудливо выстроила их в одну очередь. А сама превратилась в кассира магазина. Подходят они к ней с разными покупками: кто-то возмущается, что в магазине не найти нужного товара, кто-то пытается спрятать в кармане украденное, кто-то делает вид, что в этом магазине ему так и не удалось ничего купить...
Холодная вода. Но хорошо, что в конце концов в моей постели не оказались или, того хуже, в какой-нибудь подворотне... Или оказались?..
И Лара увидела новую книгу. Уже написанную. Уже тем же Витькой изданную. В дешёвом бумажном переплёте. И не детектив вовсе. История любви. Только настоящей, взаправдышней. Её мучительно ищут, ошибаются и расшибают сердца, как в детстве коленки! Ею непростительно пренебрегают, а потом отчаянно пытаются вернуться в прошлое, где её уже нет и быть не может... Её находят!
Вот о чём буду писать!.. Про это хочу писать!..
...Это только кажется, что холодная вода остужает. Лара будто загорелась, вспыхнула. Она знала, что ЭТО так всегда начинается.
Зуд! Вспышка! Пожар!
И, уже осознавая, что будет дальше, она стала читать Цветаеву. Громко, нараспев, куда-то в себя устремив взгляд, а потом на того, кого ещё пока робко рисовало воображение.
Откуда такая нежность?
Не первые –эти кудри
Разглаживаю, и губы
Знавала – темней твоих.
Входили и гасли звёзды
(откуда такая нежность?),
Всходили и гасли очи
У самых моих очей...
...Ах, вы меня такой ещё не знали?! Вам ведь только "пиф-паф! Ой-йо-йо –й! Застрелился зайчик мой"! А подавитесь!
...Ещё не такие песни
Я слушала ночью тёмной
(Откуда такая нежность?)
На самой груди певца.
Откуда такая нежность?
И что с нею делать отрок
Лукавый, певец захожий,
С ресницами – нет длинней?
Горячая вода. .........................................................................................
Комментарии
Нет комментариев
