...Это были как раз такие утренние мгновения, когда параллельные миры перемешивались, и бесчисленным скитальцам безумно трудно было определить, в своём мире они находятся или задержались в чужом...
Она была совершенно пьяна. Все её попытки встать с кресла заканчивались одинаково: правая нога, как у конькобежца, уходила куда-то вперёд, обе руки взмывали вверх, медленно опускались, и в таком положении несколько секунд она рассматривала какое-то пятно на кофточке. А потом снова плюхалась в кресло. И плакала.
Никите было стыдно за жену. Вот не умел он принимать быстрые и верные решения – колебался, смотрел по сторонам, ловил чужие осуждающие взгляды и медлил. "Может, само как-нибудь рассосётся?" – мелькало в голове.
Не рассасывалось….
Нина вдруг встрепенулась на своём кресле, исхитрилась даже привстать и заголосила:
- Ника! Никита! Я здесь, милый! Не оставляй меня.… Пожалуйста!
И Никита не выдержал. Налил себе целый фужер какого-то вина и залпом выпил.
А вечеринка продолжалась. И пришёл-то он на неё, потому что отказаться ну никак нельзя было – день рождения сестры. Может быть, единственного человека из всех родственников, кто был по-настоящему близок. А так не хотелось быть на людях сегодня! Вот и получилось то, что получилось….
Дорога домой была настоящим адом. В автобусе Нина не сразу успокоилась. Она взывала к немногочисленным пассажирам, слёзно и страстно утверждая, что любимый муж её покинул, что жизнь её совершенно обесценилась теперь, что она готова с этой самой жизнью распрощаться. На некоторое время она засыпала на Никитином плече, но потом неожиданно вскакивала и предлагала себя водителю автобуса и рыжему мальчику-очкарику, который, уступая пьяному напору Нины, прижимался к своей маме всё сильнее и сильнее.
Никита же глупо улыбался, пытался утихомирить жену, зажимал ей рот руками, порывался выйти на ближайшей остановке. Но вдруг Нина окончательно вырубилась и, свернувшись калачиком рядом с Никитой, уснула.
Никита осмотрел салон автобуса, улыбнулся тем, кто подмигивал ему или понимающе кивал, разводил руками перед теми, кто укоризненно смотрел на него или презрительно от него отвернулся.
"Да и что, на самом деле, произошло и происходит? Какого чёрта я должен искать оправдания или придумывать идиотские истории, которых на самом деле никогда не было?! Как я могу объяснить жене, что они приходят не по моему желанию, а сами?"
Они просто возникали в его памяти последние полгода. И материализовывались. Никите не по себе было, когда все они рассаживались где-нибудь в его кухне, например, или за одним столиком в ресторане. Пятилетняя Элка, четырнадцатилетняя Наташка, семнадцатилетняя Сонечка, восемнадцатилетняя Вера и двадцатилетняя Таня. Иногда появлялись и другие, но воображение почти сразу же превращало их то в бабочку, то в цветок, то в официантку, то в асфальтоукладчицу.
С ними нужно было что-то делать! Во-первых, чтобы не сойти с ума. Во-вторых, мужчине сорока с хвостиком лет, любящему свою жену и детей, незачем находиться в каких-то необъяснимых мирах со своими бывшими…
И Никита решил, что он всё расскажет Нине. Вот только что "всё"? Да и как рассказать? Его Ниночка была натурой нежной до экзальтированности. Нет, вовсе не ревнивой, но ей – так она иногда говорила Никите – всё время не хватало какого-то последнего доказательства его любви к ней.
Никита вскипал: "Посмотри мне в глаза и скажи: разве если любишь, нужны какие-то доказательства?! Ещё крепче тебя обнимать и целовать? Ежечасно признаваться в своей любви к тебе всеми доступными, а лучше недоступными способами?"
Ниночка ничего не говорила, а только грустно опускала ресницы, полуприкрывая глаза, и куда-то спешила.
А перед самым днём рождения сестры Никита всё рассказал жене. Старался в шутку превратить, сам смеялся как-то непривычно громко….
***
…- Совсем пьяная тётка!
- Заткнись, малявка! Скажи спасибо, что тебе разрешили в полночь на автобусе прокатиться.
- Вот ещё!
- Хватит, девочки! Довольно! Лучше посмотрите на него. Совсем растерялся…. Когда он был со мной…
- Вот только не надо эти "со мной, у меня, мы"! Лучше поправь воротник его куртки и её блевотину подотри.
- Ничего лучшего не придумала?!
- А я ещё и волосы его причешу.
- Я кому сказала – заткнись!
- Так! Все заткнитесь! Я здесь самая старшая, и прошу хоть на минуту задуматься, почему мы здесь.
Таня строго посмотрела на других девочек, чуть поправила косынку на шее и уставилась, не моргая, на Никиту. Может быть, ей хотелось показать на своём примере, как нужно относиться к бывшему возлюбленному, а, может быть, ей ничего другого не оставалось. Ну, как, скажите на милость, можно помочь любимому, если каждая из "пришельцев" видела в этом уже начинающем лысеть, излишне суетиться и нервничать человеке "своего" Никиту. Да и нужно ли помогать?
И все девочки устроились вокруг прикрывшего глаза Никиты точно так же, как и Таня. Только непоседливая Элка разглядывала сначала оставшихся в автобусе пассажиров, а потом уткнулась в окно, пытаясь разглядеть сквозь муть дождливого вечера что-нибудь интересненькое….
***
…Так, детки! А теперь все берёмся за руки, делаем круг…Пегов, куда ты пошёл? Я ведь русским языком сказала: берёмся за руки…
- Мне по-большому надо!
- Вот припёрло ему! Не мог потерпеть?! Быстро! Мы подождём тебя. А Эллочка пока нам стихотворение расскажет, так? У кого сегодня день рождения? Кто у нас самая лучшая, самая красивая и самая умная девочка на свете?
- Я, Светлана Георгиевна, тоже хочу!
- Чего тебе, Эллочка, хочется? Только не торт! Вот придёт Никита, вымоет руки, мы поздравим тебя, как вчера репетировали, а уж потом – торт!
- Я по-большому тоже!
- Это вы нарочно? Сговорились? Я знаю, что Никитка всё придумал! Ему хочется твой праздник испортить…
- Вы злая, Светлана Георгиевна, и усавая, как мой папа! Не надо мне вашего праздника! И торта вашего не надо!
- Что-о-о? Марш в туалет, и там отмечай свой день рождения со своим Никиткой!
Светлана Георгиевна надувается, как воздушный шарик, краснеет, приглаживает усики у себя под носом. Потом хватает меня (?) за руку и ведёт в туалет. На мне красивое розовое платье с рюшечками, новые беленькие чулочки и тоже розовенькие туфельки. И ещё – бант. Почти на всю голову.
Двери туалета закрываются. Никитка стоит в самом центре туалетной комнаты и почему-то не двигается. Я подхожу к нему и протягиваю обе руки. Хотя руку для приглашения должен протягивать он. Так мы вчера со Светланой Георгиевной репетировали.
- Разрешите, - говорю я, делая книксен, - пригласить вас, Никита, на мой деньрожденский танец?
- Разрешаю, - отвечает мне Никитка, - вот только руки с мылом вымою.
А потом мы танцуем. Его руки у меня на плечах, а мои – у него на талии…
***
…На одной из остановок в автобус ввалилась (иначе и не скажешь!) целая ватага курсантов военного училища. Вероятно, заканчивалось время увольнительной, поэтому в их поступках присутствовало неудержимое гусарство, а в глазах страх перед возможным наказанием за опоздание.
- Долго нам ещё всматриваться в Никиту? – не выдержала Наташа. – Если мы справедливости ищем, если кому-то из нас хочется на её месте оказаться, то давайте сдадим её в милицию или… ну, я не знаю, хоть по морде ей надаём!
- Ты что, с печки свалилась?! "В милицию"… "по морде"! Ты ведь в школе отличница! На тебя учителя молятся! Откуда эта воинственность?
- А вот мне самой непонятно, как я здесь вместе с вами оказалась. Носитесь со своим Никитой и знать не знаете, что он предатель и обманщик! – И тут же – только вздохнув:
- Я в него так верила.… А он…
***
Зимние каникулы я не люблю. Носишь на себе целую тонну одежды, а всё равно холодно. Просто ни о чём другом не думаешь. В школе ещё ничего: уроки, друзья – и забываю, что я страшная мерзлячка. А вот как только наступают зимние каникулы, тут меня сразу берёт в оборот мой папа.
- Наташка! Ура! У тебя каникулы, а у меня отпуск! Специально выпросил. Закатимся с тобой в какую-нибудь лыжную Тьмутаракань и так надышимся, что мамка нам позавидует! Пусть сидит в своей поликлинике и лечит больных…
Я люблю своего папу. Поэтому широко улыбаюсь и стараюсь молчать и не возражать. Но делать что-то надо? И тогда я придумываю:
- Папунь, ничего не выйдет! – Здесь замолкаю на секунду и нарочно не смотрю ему в глаза. Иначе расколюсь. – Нам на зимние каникулы тяжеленное задание дали по истории. Дня три-четыре безвылазно в библиотеке сидеть…
Опять замолкаю. Даю папке переварить новость. Изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не признаться в обмане, потому что так не хочется его разочаровывать. Теперь не смотрю на него – боюсь расплакаться. Жалко так!
Ну, не люблю я кататься на лыжах! Не хочу скатываться с горок, падать, зарываясь в снег лицом! Надоело притворяться, что мне всё это безумно нравится!
И тихо так добиваю в конец расстроенного отца:
Ты можешь у Никиты Пегова спросить. Он тоже на этих каникулах будет страдать вместе со мной…
Никита наш сосед и мой одноклассник. Так себе мальчишка. Середнячок. Без особых взлётов. Нос горбинкой, волосы слишком аккуратно пострижены, одевается в нелепые костюмы 20 века… Глаза красивые. Глубокие. Даже я иногда не выдерживаю его взгляда… Мы живём в одном подъезде: он на пятом, а я на шестом.
Недавно на перемене, когда я стояла с книжкой и бутербродом у окна, Никита ко мне подошёл и протянул что-то в зажатом кулаке.
- Это что? Записка? Ты хочешь назначить мне свидание? Сегодня я не могу, а вот в пятницу часикам к семи вечера забегай…
- Какая записка?! Ты что – дура?! Я долг тебе вернуть хотел. 100 рублей. А теперь, за такие слова – не верну…
Он ещё какое-то время постоял, посмотрел на мой бутерброд, потом хмыкнул и ушёл. С моими 100 рублями…Хорошо, что на перемене всем по фигу было, каким цветом покрылось моё лицо…
"Что он возомнил о себе, этот орангутанг?! У меня и в мыслях не было… Да подавись ты этими деньгами! Лучше нос свой огромный подотри, прежде чем свидания девушкам назначать! Вот приду домой и до ночи буду стучать в пол, чтобы твой потолок обвалился…"
Я наверняка ещё что-то выкрикивала своим внутренним голосом, но уже тогда понимала, что никто и никогда меня так не унижал. Никто и никогда так не плевал на моё девичье достоинство. Если бы не звонок на урок, я бы точно придумала какое-нибудь страшное ругательство, от которого у моего папы уж точно уши завяли.…
Но в эту же минуту я подумала и о другом.
Вру!
Об этом я и раньше думала слишком часто. До мурашек по спине! До покалываний в сердце! До икоты! Я, как настоящая дура, была давно в него влюблена.…А он…
Тогда до зимних каникул оставалась неделя. Значит, ровно неделя на то, чтобы придумать страшную месть.
И я придумала.
- Анна Матвеевна, здравствуйте! Можно к вам?
- Привет, девочка моя! Конечно, можно. Проходи в кухню. Я там обед готовлю. Мои мужики куда-то подевались. А без них, знаешь, даже лучше: посплетничаем с тобой, и никто нам не помешает.
- Спасибо, Анна Матвеевна. Правда, на сплетни, боюсь, времени не хватит. Я только на минуточку…. Понимаете, мне и Никите наш историк дал на каникулы серьёзное задание. Про гражданскую войну. Ну, там "белые", "красные" – помните?
- Сама, конечно, свидетелем не была, но в школе тоже изучала. Книжки разные об этом времени читала. Вот, "Хождение по мукам" Алексея Толстого. А что, собственно, от меня требуется?
- Как что? Вы же сына своего знаете?!
- Да как будто бы…. Лет четырнадцать уж точно. И что же он?
- Он ведёт себя так, словно это его не касается. А ведь от этой работы зависит оценка за полугодие. Придумывает разные отговорки, а иногда заявляет, что никакой работы нет, что я всё это выдумала.…Даже историку порывался звонить.… Но Илья Васильевич уехал с семьёй в Прагу.… Одним словом, я к вам за помощью.
- Наташенька, дорогая! Все 14 лет (а я так думаю, что и больше!) в моей семье матриархат. Нужна работа о гражданской войне? Будет тебе работа! Начиная с завтрашнего дня, ты приходишь ровно в 10 часов утра, запираешься в Никиткиной комнате, в которой он уже будет ждать тебя, улыбаясь, привязанный к стулу. Согласна? Договорились, девонька?
- Большое вам спасибо, Анна Матвеевна! Вы меня спасли. До завтра!
…А уже на следующий день началось укрощение строптивого….
…- Наташка, ты спишь или бредишь наяву? Какие "красные" и "белые"? Заучилась девка!
- А? Мы уже закончили? Она на самом деле Никиту к стулу привязала?
- Да очнись ты, наконец! Нам выходить на следующей остановке.
И здесь Никита открыл глаза.
- Это вы? Опять? Сегодня зачем же? Неужели не видите?! – И он хотел показать рукой на крепко спящую на его плече жену. Но передумал.
- Ты что же думаешь, мы приходим к тебе как наказание? – Соня даже в проход выскочила, чтобы её видней было, схватила на руки испуганную Элку и так округлила глаза, что стало понятно: она всё скажет Никите. Сцена была безумно мелодраматичной, и оставшиеся в автобусе пассажиры в очередной раз оживились.
- Подними глаза и посмотри на нас! Ты не увидишь на наших лицах ни злорадства, ни мстительности. Нет, не на пассажиров смотри, а на нас! Вот на эту маленькую девочку внимательно посмотри. Сейчас её зовут Элла Александровна, она успешный адвокат, но иногда, по вечерам, отложив в сторону очередное дело, совсем как ты недавно, прикрывает глаза и переносится в детство. Она сначала тихо улыбается, вспомнив о чём-то, а потом хохочет. Понимает, что может разбудить мужа и сына, но всё равно хохочет без удержу….
А эту школьницу помнишь? Наталья Георгиевна недавно защитила докторскую. Я не ошибаюсь, Наташа? Тема работы связана с гражданской войной? Помнишь? Её невольный изобретальный обман? Целую неделю на зимних каникулах она приходила к тебе, терпела унижения, крики, нестерпимую боль отверженной…. Но всё равно приходила! И каждый раз надеялась: он увидит, какая я, он непременно оценит и, конечно, полюбит!..
А меня помнишь?
***
- Давай поедем к морю!
- Это как?
- Очень просто! До моря можно доехать на трамвае.
- Но ведь завтра экзамен, а у меня конь не валялся.
- Да ладно! Ты ведь умница! Я уже всё придумала. Знаю, что у тебя денег нет, поэтому украла у брата – я тебя с ним скоро познакомлю. Не знаю пока, зачем мне нужны деньги. Скорее они тебе нужны…
- Зачем?
- Глупый, у нас же свидание!
- И первое, что ты делаешь на свидание – унижаешь меня.
- Ну, зачем нам спорить о такой ерунде! Пусть эти деньги станут начальным капиталом фонда "Хорошее настроение". Вперёд! К морю!..
-…Соня, остановись! Почему это должно быть интересно остальным?
- Мне интересно.
- Тебе, Элка, рано ещё про это знать. Поживи с наше, вот тогда…
- Девочки… - Никита шумно вдохнул на этом слове, желая на выдохе веско расставить всё по местам. Но других слов не нашлось, и он посмотрел на спящую жену.
- Нин, Ниночка! Вставай, пожалуйста! Наша остановка…
…И как будто не было ничего и никого. Вот она их двенадцатиэтажка. Подъезд. Нина испуганно смотрит по сторонам и послушно идёт за мужем. Она порывается что-то сказать, но не может, потому что совершенно потеряна. Никита всё делает быстро, и через несколько минут оба уже стоят у двери своей квартиры на десятом этаже. И когда они уже входят, Никита в первый раз за вечер вспоминает о детях: Славке и Женьке. Хорошо, что они сегодня ночуют у тёщи.… Ещё минут десять уходит на то, чтобы уложить Нину в постель и успокоить: "Только не волнуйся, пожалуйста, и постарайся побыстрее заснуть.…Ну, перепила…Бог мой! Один раз за 20 лет – можно! Завтра – воскресенье. Ты выспишься, как следует, а утром мы будем смеяться над уже вчерашними приключениями.…Вот и хорошо.…Спи, дорогая…"
Никита на цыпочках вышел из спальни и отправился в кухню. Он уже знал, что вытащит из холодильника бутылку водки, поставит её на стол. Потом будет искать стакан – непременно стакан, гранёный! – и поставит его рядом с бутылкой. Какое-то время будет смотреть на этот простенький натюрморт и решаться. От водки его всегда воротило, но зачем-то друзьям и сослуживцам нужно было непременно доказать, что водка, конечно, предпочтительней вина или коньяка.
…Обе руки лежали на столе и чуть подрагивали. И Никита неожиданно увидел себя со стороны. Он до сих пор не снял куртки. Оставил открытым холодильник. Сжимает и разжимает кулаки. То на окно посмотрит, то на дверь…
Резко наклоняется к бутылке, неловко открывает её и наполняет граненый стакан. Но не выпивает сразу, а какое-то время держит стакан перед глазами, словно проверяет, не обман ли это, с ним ли происходит то, что происходит….
…………………………………………………………………………………………
…- Сиди здесь, вот на этом камне, и не оглядывайся, так? Я быстро…
У Сони горят глаза. И она улыбается. А меня переполняет какое-то невиданное чувство. Я никак не могу дать ему название. Да и не важно теперь это. Но что-то же происходит!.. "Со мною вот что происходит: ко мне мой лучший друг не ходит. А ходят в праздной суете разнообразные не те…" Фу ты! Какая ерунда!..
- Признайся: оглядывался или нет?
- Нет, не оглядывался. Смотрел на море и пел песни.
- Вот врунишка!
Прямо у моих ног Соня аккуратно стелет газету и выкладывает на неё бутылку лимонада, булку и поблескивающие на солнце кусочки ветчины.
- Будем кутить и смотреть на море!..
…………………………………………………………………………………………
…Никита морщится и вспоминает, как кто-то из друзей доказывал, что водку нельзя пить маленькими глотками: опрокинуть сразу весь стакан, задержать дыхание, а потом, на выдохе, крякнуть…
Нет, хватает только на четверть стакана, потому что уже воротит… Никита встаёт и подходит к окну. Из кармана куртки достаёт сигарету…
И накатило…
…- Будем кутить и смотреть на море!
- Оно здесь какое-то ненастоящее. Стоит только повернуться, и за спиной – город со всем тем, что нам дорого и противно, со знакомыми и незнакомыми людьми…Кажется, что они подсматривают за нами…
- Завидуют! Отбрось все мрачные мысли. Вот – ты! А вот – я! Хочешь поцеловать меня?..
- Соня…Сонечка, а как же…
*********************************************************************
И лицо её… Глаза, словно лепестки цветка, опадают… Тонкая ласковая кожа моментально краснеет.…
Там за их спинами растворяется город и превращается в сигаретный дым…
******************************************************************
…Снег падал так сказочно медленно, что можно было рассматривать узор каждой из снежинок. Мы шли вдоль Обводного канала и молчали. Почему молчала Таня – понятно. Но почему у меня все слова куда-то подевались? И зачем я позвал её? Сделать ещё больнее? Ведь положение уже никак не исправишь – через неделю я женюсь…Что, так трудно назвать себя подлецом?! И - я помню, помню это! – вдруг начал читать её любимого Рильке:
Я мог бы ласково взять тебя,
не выпустить больше из рук.
Я мог бы баюкать твой взгляд; тебя
охранять, и быть лесом вокруг.
Я мог бы единственным знать об этом, -
что ночь холодна была.
И слушать вечер, печалясь о лете,
сгорающем с нами дотла.
Ведь время стало тревогой всех,
не избегла камня коса.
Снаружи ходит чужой человек
и будит чужого пса.
Но вот стало тихо. Я не спустил
с тебя своих глаз; и те
охраняли тебя наподобие крыл,
если что-то брело в темноте.
(перевод Андрея Дитцеля)
Я читал, будто повторял за ней. Как тогда, когда в первый раз услышал её чтение. "Что же я делаю? Зачем?"
*********************************************************************
- Да ты совсем неправильно танцуешь! И на меня не смотришь…Вот как надо: раз-два-три, а потом влево, и ещё раз: раз-два-три…
*********************************************************************
- Ты доберёшься домой или проводить тебя?
- Ты сам не заблудись, а я уж как-нибудь дорогу найду…
*********************************************************************
- Налей и мне.
- Вера?
- Просто налей и помалкивай. Я сама про всё расскажу…. Правда, видок у тебя тот ещё! Услышишь ли? Хотя и рассказывать, пожалуй, не о чем. Ты ведь даже не подозревал, что любовь может быть такой сильной. И каждая из нас, кроме Элки, конечно, в какой-то момент понимали, что ты дутый, кажущийся, холодный, что мы для тебя лишь ступеньки для бог весть какой игры… Да нет, не игры – приключения! Ну как это: у всех есть любовные приключения, а у тебя нет. А мы обманываться рады! Вот и классика пригодилась… Всё сердцем понимать хотели. Многозначительно молчит – печалится о чём-то! Глубоко вздыхает – переживает, мучается! Не договаривает – трогательно скромен! Поцелуи твои были случайно ледяными, а нам, дурам, казалось, что не опытен, что инициативу мы должны проявлять… Хотя у самих опыта этого – ни на грош…
Как это больно, когда тебя бросают в семнадцать или двадцать… Да всегда больно, если предают!
Про меня ты ведь ничего не знаешь. Девочки молчали, а сам ты никогда бы не спросил. И сегодня мне не стоило бы приходить… Не выдержала. Голос хотела твой услышать. А ты совсем никакой. Да и жизнь у тебя, как мы убедились, кислая. Ладно… Давай по одному глотку из твоего гранёного и… Больше мы не появимся. Глупо всё получилось. И чего, собственно, хотели? Все эти полгода, когда мы сговорились изредка навещать тебя, помнишь, я не проронила ни слова. Наверное, ждала, что сам спросишь. Не спросил. Значит, затея наша ни к чему не привела. И то, что я сделала тогда, после твоего телефонного звонка, хоть и грех великий, а выход… Вот смотрю на девочек и думаю: они-то преодолели, они смогли, счастливыми стали и без тебя… А я не смогла…
Не вздумай только… Да ты уж точно не сможешь! Бояться мне нечего. Всё! Заболталась. Смотри: уже светает…
И голос исчез. И как будто не было никого и ничего.
На востоке розовело.
А Никита спал. Улёгся на стол и спал, чуть вздрагивая во сне, чуть похрапывая.
Это были как раз такие утренние мгновения, когда параллельные миры перемешивались, и бесчисленным скитальцам безумно трудно было определить, в своём мире они находятся или задержались в чужом.
Комментарии
Нет комментариев
