Не надо «ля»

«Пока дышу - надеюсь»
Блог Бориса Лившица

Повесть "СОБЫТИЕ". Начало.

nn

...Этот бесёнок изредка появлялся, чтобы корректировать мои поступки. Почти никакой силы он не имел, разве что иногда выковыривал из моего сознания воспоминания, которые я без особого шума прятал в самый далёкий угол. Игра с бесёнком не доставляла мне удовольствие, но подчас бодрила. Я совсем не предполагал, что в такой чудесный осенний день мне придётся стать подсудимым. Расслабленный организм потерял способность защищаться, и я выслушал бесёнка, не прекращая игры...

 

 

 

ГЛАВА 1.

 

Часы и телефон

В их сути сокровенной –

И фабула и фон

Для драмы современной.

Ю. Левитанский.

 

 

Конечно, я не должен был звонить. Ведь всегда знал, что ненавижу этот вид связи. И только тогда, когда не звонить уже нельзя, подхожу к этому самодовольному чудовищу и признаю своё поражение. Как я презираю себя в эту минуту!

Но звонить Мишке уже совсем не в МОЙ ГОРОД, в совершенно другую эпоху, меня никто не заставлял.

И день выдался на удивление благостный. Всё располагало к лёгкому безделью: и то, что я не пошёл в этот день на работу (государственные учереждения бастовали), и то, что накануне вечером мы помирились с женой (ссорились из-за фильма, который смотрели по телевизору), и то, что с самого утра не по-средиземноморски пахло осенью...

И так медленно, знаете, ногу из-под одеяла вытаскиваю, согретую за ночь, и начинаю по-детски глупо улыбаться. Там, в саду, птицы важным делом заняты. Чирикают.

А за садом начинается не моя жизнь. Сегодня ни за какие коврижки в эту жизнь проникать не стану. Про это я тоже с улыбкой подумал. И ногу опять под одеяло спрятал.

Вот как раз тут меня и прихватило. Будто кольнуло что-то под лопаткой.

Этот бесёнок изредка появлялся, чтобы корректировать мои поступки. Почти никакой силы он не имел, разве что иногда выковыривал из моего сознания воспоминания, которые я без особого шума прятал в самый далёкий угол. Игра с бесёнком не доставляла мне удовольствие, но подчас бодрила. Я совсем не предполагал, что в такой чудесный осенний день мне придётся стать подсудимым. Расслабленный организм потерял способность защищаться, и я выслушал бесёнка, не прекращая игры.

 

(Примечание для таких же олухов, как я.

 Любые игры с бесёнком опасны! Не тешьте себя сознанием своего превосходства! Бороться с тем, что сидит в тебе, своего рода извращение. Здесь нужно действовать так:

а) притворитесь, что попались на его удочку;

б) следите за каждым его движением;

в) и, когда он уже будет праздновать победу над вами, пользуясь преимущестом первого "Я", засуньте его в одно из мест, близких к органам выделения).

 Ничего этого я, конечно, не сделал.

- Поразительно, насколько уже немолодые мужчины легко впадают в детство! – Пока этот голос скорее походил на эхо, парировать реплики было не трудно.

- Молчите, ваше утробие! Мне сегодня не до вас.

- Смотрите, как мы заговорили!? Валяться в постели, любуясь волосатой ногой, - это нам запросто! Слушай! Мне только что в голову пришло: просто ты больше ничему уже и радоваться не можешь!

- Это... это, знаешь, чёрт-те на что похоже... – Начинаю жалеть, что эта гадость во мне не имеет зримого воплощения.

- Так "да" или "нет"?

- О чём ты? Ну, можно хоть в такой день заткнуться на пару часов? А лучше вообще исчезнуть. Эти диалоги, в конце концов, приведут меня в сумасшедший дом.

- Ладно, умолкну на время, чтобы ты себя в порядок привёл... Признайся всё-таки: крыть нечем?!

- Заткнись!

- А почему бы тебе Мишке не позвонить?

Я уже отрывал голову от подушки и прикидывал, куда можно податься до прихода жены.

- Мишке? Какому Мишке?

Мишек в моей жизни было немало. Но только один ещё окончательно не исчез. Мы учились в одном институте, в одной группе. Нас связывало многое. Прежде всего то, о чём с годами вспоминать совсем не хочется. Если я, начиная с призывного возраста, был невзрачным и из всех женщин интересовал разве что маму и сестёр, то Мишка не мог быть не замеченным. И женщины, и мужчины одинаково быстро подпадали под его обаяние, каждому нравилось в нём то, что подчас не поддавалось описанию. Если не считать шикарных смоляных волос и огромных чёрных глаз с чуть выпуклыми глазными яблоками, то, на мой взгляд, Мишкина внешность ничем не должна была привлекать. Но приходилось много раз убеждаться в обратном.

Девицы липли к нему, возбуждая и мою зависть. Друзей и приятелей мужского пола у него было полгорода. Я удивлялся, как его хватало на всех. Но, как ни странно, женился Мишка первым. Её звали Машка. Она была красавицей...

Без особо резких движений с полуулыбкой на лице я выполнил все утренние процедуры, не обращая внимания на их последовательность. И только когда пошёл в ванную второй раз чистить зубы, заволновался. Что-то было не так. Я хорошо себя изучил: если появлялся бесёнок, если всё складывалось будто хорошо и можно было не поминать всуе ни бога, ни дьявола, значит, вот-вот даст о себе знать какая-то трещинка. Она уже существовала. Просто я не знал где.

" Ну почему я должен звонить Мишке? – спрашивал я себя с тайной надеждой услышать голос бесёнка. – Недели две назад он звонил мне. О чём мы говорили? Да о глупостях всяких. "Съели" одного модного писателя. О детях говорили много. Будто нехотя хвастались их успехами. По-мужски пыжились, вспоминая студенческие проделки. Он ещё, стервец, вспомнил Наташку. Крепость, которую безуспешно пытались взять многие, даже он, Мишка. А она почему-то влюбилась в меня... Никак не могу вспомнить её лица. Ничего, кроме имени... Я, признаться, так и не понял, зачем он звонил. Во вяском случае, не с праздником Великого Октября поздравить..."

Вместо завтрака, который ещё с вечера виделся мне обильным и сытным, я ограничился чашкой крепкого кофе. Сел у окна. Вид у меня, наверняка, был совершенно идиотский. Вот оно как бывает в жизни: быть хоть один день счастливым человеку нельзя. Ну, нельзя - и всё тут!

Кофе был уже холодный, а я всё сидел и смотрел в окно. Сквозь сад и " не мою жизнь", сквозь пережитое и сегодняшнее. Чёрт побери! Ну, не хочу я ничего ворошить! Да и пусть мне хоть кто-нибудь скажет, что обязательно нужно что-то изменить или переделать в своей жизни, чтобы человечество свободнее задышало – не изменю и не переделаю! Мне хорошо, а значит, и человечеству хорошо. Во всяком случае, ничуть не хуже...

" Неужели за две недели в Мишкиной или моей жизни что-то изменилось? Идиотизм какой-то!"

Тут же поймал себя на мысли, что в моей речи слишком много неопределённых местоимений. Вероятно, всё это характер. Вот и жена часто упрекает меня в отсутствии решительности и стойкости.

Незаметно для себя я оказался у телефонного аппарата.

 

2.

 "Этот Город я узнаю по запаху. Дивно пахнут пустынные улицы в начале осени. Важно не задерживаться на них дольше положенного, иначе неповторимый запах исчезнет, а лёгкие наполнятся гнилью из подворотен. Глаза в этом Городе только мешают, потому что они жадные и впитывают изрядную долю лишнего: дворцы, монументы, броские витрины магазинов и прочую мишуру. А уши можно разве что пожалеть. Врут те, кто уверяют, что шум многомиллионного города не лишён некоей гармонии. Какая там гармония?! Только в этом Городе мог появиться Раскольников. Не сумел, бедняга, вовремя закрыть уши...

А ещё люди. Я их боюсь и не понимаю. Возможно, потому, что я провинциал, а этот Город приехал завоёвывать. Хотя звучит всё это глупо и странно, будто читаешь какой-то французкий роман: молодой человек привлекательной наружности, умеющий носить фрак и цилиндр ничуть не хуже, чем какой-нибудь граф Рокомболь, впервые увидел Париж, город, в который он так стремился. А дальше – любови, измены и предательства, последние капли совести, трупы, по трупам, ну и – смерть. Или, наоборот, - триумф..."

Эти мысли маленьким облачком крутились рядом с человеком среднего роста, который , чуть подпрыгивая при ходьбе, плутал по Острову. Он не вынимал рук из куртки и не крутил головой по сторонам. По всему было видно, что он не знает, куда идёт. Или его это совсем не интересует. Бывает же иногда с каждым такое, когда что-то выталкивает из дома. Какое-то смутное беспокойство, ничем не оправданное, заставляет совершать странные поступки, невозможные в обычное время. Может быть, в такие минуты мы думаем о вечном... Но этот подпрыгивающий человек не выглядел расстроенным или печальным. Изредка он даже ухмылялся, при этом останавливался и поднимал голову вверх, словно радовался или пугался крика ворон или падающего с дерева жёлтого листа.

Из этого крика ворон, из влажного морского ветра, не сильного сейчас, но заметного, из обречённо плавающих по воле ветра листьев, из колючей измороси, проникающей в самые потаённые места Города, и из ещё чего-то такого, о чём знал только сам Город, - рождалась осень...

- Простите, Илья, не могли бы вы на минуту остановиться?

Илья остановился. Будто очнувшись, осмотрелся. В двух шагах от него, опираясь на металлические прутья ограды, стоял совершенно голый человек.

- Ради бога, не пугайтесь и не удивляйтесь! Просто я ещё не успел посмотреть вам в глаза, посему и не решил, во что одеться.

Прошло, вероятно, мгновение, а на незнакомце уже был костюм серого в тонкую полоску цвета, несколько старомодный, но вполне приличный. В тон костюму – шляпа (такие сейчас, пожалуй, и не носит никто). А на ногах резиновые сапоги. Одним словом, более аляповатого наряда в этом Городе Илье давно не приходилось видеть.

Но по-настоящему Илью удивляло, что какой-то незнакомец (конечно, сумасшедший!) знал его имя. И почему-то именно его, Илью, искал. Уже много лет, живя по-затворнически одиноко в доме, который был предназначен на слом, волей-неволей привыкаешь к невостребованности. Друзей у него не было. А, работая дворником, он радовался, что и сослуживцев у него нет.

Илья закрыл глаза и посчитал до пяти. "Никого и ничего такого не должно быть. Этого мне только не хватало!"

Незнакомец по-прежнему стоял у ограды и улыбался.

- Вижу, что вы всё-таки недоумеваете. Значит, мне как можно скорее следует объясниться. Видете ли, встреча с вами не случайна. Я должен был вас найти, потому что это моя миссия. В Городе в ближайшие три дня должно произойти Событие...

- Начинается! – прошептал Илья, но незнакомца останаливать не стал.

- ... Я же должен стать свидетелем этого События и зафиксировать его чистоту. Знаете ли, во все времена было столько фальсификаций, что появилась необходимость в Свидетелях. Кстати, зовут меня Вениамин. А лучше просто – Веня...

Илья попробовал ещё раз закрыть глаза, но до пяти уже не считал, а увидел вдруг забавную картинку: он, неисправимый циник и ниспровергатель, вдруг без всяких крыльев и моторчиков плавно поднимается в осеннее небо вместе с воронами и летит к Реке. Потом он парит над Городом и хохочет. " Булгаков какой-то!"- мелькнуло... И, не отдавая себе отчёта в том, что делает, он побежал. Сначала обогнул забор с железными решётками, за которые держался незнакомец Веня, потом, не оглядываясь, петляя по знакомым улицам – к Реке. Если всё это наваждение, то у Реки оно исчезнет. Река всегда действовала на Илью умиротворяюще. Грязная, почти металлического цвета, непроницаемая, для Ильи она была Стиксом. Его страшно удручало, что она давно уже стала пленницей Города. Зато всякое упоминание о бунте Реки, о разливах и наводнениях безмерно радовали Илью.

Река его понимала...

Он бежал быстро. Так ему казалось. Бегущий человек думает, что он обманывает время и пространство. На самом деле всё происходит наоборот. Бегущий человек не должен останавливаться, тогда иллюзия победы над временем и пространством будет вечной.

Илья остановился у гранитного парапета, чтобы отдышаться.

- Мне совсем немного осталось вам рассказать. – Незнакомец Веня сидел на парапете и улыбался. – Событие всё равно должно произойти, как бы вы к этому не относились.

Нужно было правильно сформулировать вопрос. Но у Ильи ничего не получалось.

"Кому же это я так насолил? Вот уже лет тринадцать нет человека более незаметного, чем я. Боже, я совсем ничего не помню! Кому нужно знать, кто и зачем я, если мне самому это неинтересно?"

Илья и не заметил, как оказался рядом с незнакомцем на парапете. Река щекотала гранит.

Стало тихо.

- Скажи, Веня, я – сумасшедший, да? Я много читал об этом, но как всё происходит на самом деле, даже представить себе не могу... А ты, вероятно, зримое воплощение моего безумия?

- Успокойтесь, пожалуйста! Никакое я не зримое воплощение. Говорю же вам, что я – Свидетель. Мне даже неизвестно, о каком Событии идёт речь. Сами понимаете, мелкая сошка. Но работу свою люблю. Правда, почти всегда бывают трудности. Вот с вами никак не могу найти слова, чтобы быть убедительным.

- Но если ты не знаешь, о каком Событии идёт речь, зачем ты рассказываешь мне о нём?

- Человек должен быть готов.

- Готов к чему?

-Готов к тому, что всё может измениться.

Илья посмотрел на незнакомца. Это было лицо отличника, выучившего урок.

"Вопросы задавать бесполезно. То, о чём хочется узнать, в школьной программе нет".

- А скоро ЭТО произойдёт?

- Уж если меня прислали к вам, значит, скоро. Не волнуйтесь! Я буду постоянно рядом. А когда ОНО произойдёт... Вот, говорил я вам, что бывают в нашей работе и грустные моменты. Не успеешь познакомиться, привяжешься к человеку, а тут – прощай!

- Но почему это всё происходит со мной? Сколько раз я молился всем существующим богам, просил, чтобы оставили меня в покое... Ну, нет меня! Не значусь ни в каких списках!

- О, ещё как значитесь!

По всему было видно, что Веню так и распирает от желания сказать ещё что-то. Это выглядело так по-детски наивно, что Илья не выдержал и улыбнулся. А вместе с этой улыбкой он будто выдохнул из себя недоумение и сомнение. Ему даже захотелось обнять незнакомца Веню, мистическое существо, болтающее ногами у самой воды, пророчущее что-то неведомое, но теперь уже не страшное.

Но незнакомца не было рядом. Ни на парапете, ни среди прохожих, по-птичьи пугливо и важно гуляющих по осенней набережной. Неожиданно проснулась Река, и волны чаще и громче стали тыкаться в гранитную набережную, будто играли с Ильёй в прятки.

"Глупо всё это!" – сказал человек, утро которого впервые за много лет было таким необычным.

 

 3.

 Ночь ещё только начала мудрить с деревьями, домами и набережными. Ещё только засыпали дети, вскрикивая во сне. А взрослые пытались анализировать прожитый день...

Мишке же явился кошмар. Именно явился! Смутная человеческая фигура тихонько подплыла к кровати и принялась стаскивать одеяло. Мишка повернулся к жене, пытаясь убедиться, что и она видит ЭТО, но Машка спала на спине и тихо посапывала.

"Значит, сон. Кошмар".

Неприятная дрожь пробежала по всему телу и остановилась на кончиках пальцев.

"Надо проснуться... Если быстро открою глаза – тогда всё исчезнет..."

Но глаза не открывались...

"Если я ЕГО вижу, но знаю, что ещё сплю, значит, нечего бояться! Рано или поздно ОН исчезнет..."

И Мишка решил поиздеваться над кошмаром, чтобы сердце не выскочило из грудной клетки.

Сначала он неприлично выругался. Смачно, как давно уже не делал. Искоса посмотрел на жену, а потом на кошмар. Она – по-прежнему сопела. ОН – с той же бесцеремонностью продолжал стаскивать одеяло.

Тогда Мишка напрягся и:

- присел на кровати;

- противно захихикал;

- собрал накопившуюся после ужина слюну;

- плюнул, стараясь попасть в то, что у кошмара, по-видимому, было лицом...

И произошло неожиданное. Кошмар повёл себя совсем не по-кошмарному. Он выпустил из прозрачных рук одеяло и присел на краешек кровати. Может быть, Мишке показалось, но по смутному лицу кошмара что-то потекло.

" Обиделся и заплакал... Война не знает компромиссов!" – неагрессивно подумал Мишка. Мысль эта промелькнула не как торжество победителя (тоже мне воин – оплевал кошмар!), скорее наоборот: хотелось посочувствовать.

Слёзы на чьём-либо лице совершенно обезоруживали Мишку. Этим умело пользовались все женщины в его жизни: милые и пакостные ученицы, у которых Мишка вёл литературу, кассирши в супермаркетах, дворничихи с синюшными лицами. И жена Машка.

Кошмар не был женщиной. Не был он и мужчиной, но, в конце концов, в иерархии тёмных сил не самое злобное и кровожадное существо.

 - Простите, это вы из-за того, что я на вас плюнул? – и чуть суровее:

- Однако я вас сюда не звал. Думаете мне так хочется в два часа ночи плевать на бог весь что!?

- Как это "на бог весь что"? Попрошу выбирать выражения! – всё-таки обиделся кошмар. – Все вы думаете, что нам доставляет удовольствие приходить в чужие спальни и там бесчинствовать...

- А разве не так? – Мишка начал горячиться. – Скажите, пожалуйста, приходилось ли таким, как вы, задумываться, скольким людям нанесён моральный и психический урон? Сколько людей теряли самообладание и решительность, превращаясь после таких кошмарных ночей в сомнамбулы? Даже собственной тени пугались...

Следить за потоком собственной речи Мишка не мог. Его несло. Никогда в жизни ему не приходилось говорить на ТАКОМ языке. Но ведь и с кошмарами говорить не приходилось. Откуда-то из подсознания текла противная канцелярская речь. На мгновение он представил себя в каком-то кабинете со злобным выражением на лице. Рядом стояла миловидная секретарша (ноги – грудь – минимум платья) и плакала. Мишка же отчитывал её и не забывал посматривать за глубокий вырез на колыхающуюся от рыданий грудь...

...И тишина вдруг. Мишка держит в руках подушку. А кошмар сполз на пол и почти не виден.

 - Знаете, - откуда-то донёсся голос кошмара, - я ведь одеяло стаскивал по инерции. На самом деле не за этим вовсе пришёл. Времени мало у меня. Так что слушайте...

Состояние, в которое погрузился Мишка после этих слов описать невозможно. Если непритязательный диалог с ночным гостем как-то вписывался в привычное представление о неприятном сне, то совершенно невероятным было последнее предложение кошмара.

"Не бывает таких долгих кошмаров,– проносилось в его сознании, - не говорят люди с кошмарами и, конечно, дел никаких с ними не имеют".

-...В течение нескольких последующих дней произойдут события, которые так или иначе изменят вашу жизнь. И нам хотелось, чтобы вы приняли это спокойно, не суетясь. Одним словом, я предупредил вас. Остальное зависит от того, как поведёте себя вы.

- Да что же это такое! У меня завтра контрольная в 10 классе. Нужно выспаться! Ещё несколько сочинений не проверил... – по всему было видно, что Мишка испугался. Он не мог до конца понять, чего именно, но страх заставлял его говорить всякую ерунду. Ведь если он сейчас замолчит, то наверняка услышит что-нибудь более невероятное... – Почему вы сказали "МЫ"? Кто такие "МЫ"? Как это там у вас делается?! Приходите к людям и пугаете их до ...

Здесь Мишка не выдержал, привстал на кровати и уже было хотел заглянуть туда, откуда раздавался плаксивый голос ночного гостя, но усилия были напрасными. Что-то держало его, прижимало вновь к подушке.

Машка, бормоча, натянула на себя одеяло и повернулась на левый бок.

 

 4.

 

Они сидели на краешке светло-чернильного облака и болтали. Изредка один из них, которого звали Рэ, поглядывал вниз, на землю, тихонько вздыхал и философствовал. Второй – Ми – сидел, не двигаясь, и слушал. Не только болтливого друга, но и суету птиц, готовящихся к перелёту в дальние страны, повизгивание ветра, всё более и более нахального. Дождавшись, когда Рэ переводил дыхание, Ми будто между прочим проронил:

- А ведь и нам скоро улетать.

Вместо уже вертевшейся на языке фразы Рэ произнёс другую:

- Так ты меня совсем не слушаешь?

- Почему же – слушаю. Правда, ты иногда очень необъективен к человеку.

- Ну, смотри! – вновь разгорячился Рэ. – О какой необъективности ты говоришь, если друг от друга они требуют абсолютной честности, правдивости , искренности, но в то же время допускают, что каждый из них в силу каких-то высших идеалов, ради каких-то определённых целей может обманывать, предавать и даже избавляться от другого всеми возможными и невозможными способами.

- Таким образом они выживают. Не нам с тобой менять эти законы. Выживать должен сильнейший. Истина прописная, но ты каждый раз отвлекаешься в сторону этических норм. – Ми, до сих пор снисходительно слушавший своего друга, неожиданно встрепенулся. – Вот почему ты не задаёшь подобные вопросы себе, нам? Такой ли уж праведной кажется тебе наша работа? А у тебя есть то, что люди называют совестью?

- Наверно...

- Зябко... – не желая продолжать спор, проговорил Ми. – Не люблю я осень. Вот закончится Событие – и к себе...

Они посидели несколько минут молча. К их туче подплыла другая, намного больше и совсем чёрная. Стало понятно, что сейчас пойдёт дождь. Ливень настоящий. Сначала редкие крупные капли, словно разведчики, проверят готовность людей защититься от непогоды, а уж потом – берегись, человек! – дождь редко бывает милосердным...

Рэ никак не мог угомониться.

- А каков был замысел на этот раз?

Ми молчал.

- Но человек, он ведь всё узнает заранее? Эти двое выживут? Смогут понять друг друга? А она? Что с ней будет?

Ми отрывал от чёрной тучи куски и, быстро передвигая пальцами, что-то творил. Рэ любил наблюдать за фокусами друга. Получался силуэт колеблющегося человека. Но как непрочен материал! Как летуч и призрачен! Казалось, вот-вот фигурка будет готова, но вдруг разлетелись голова и руки, а в одно из мгновений – душа.

 

 ***

Работа не прекращалась никогда. Никто и не задумывался над тем, когда она началась и когда закончится. События происходили ежесекундно. Непосредственно с каждым человеком работало семь ангелов первого неба. Их называли Исполнителями. На втором небе редактировали сценарий События и утилизировали испорченные варианты ( дождь – град – снег). На третьем небе находился специальный отдел по отбору кадров для работы на земле. Здесь же была школа Свидетелей и Контролёров. Четвёртое небо было творческим: сочинители, комментаторы, композиторы, художники – одним словом, небесная богема. Самым таинственным, а значит, и тёмным было пятое небо. Там рождались молнии и громы. Туда ссылали провинившихся ангелов. Шестое небо – вершина ангельской карьерной лестницы. Всякий, кто выбивался в Советники, получал великолепный участок шестого неба. Там не работали. Там по-настоящему жили. Рядовые ангелы именно это небо называли седьмым, завидуя тем, кто там уже жил.

Хозяином седьмого неба был Вершитель. Его никто не видел и не слышал. Он находился в каждом и во всём. На него ссылались, им прикрывались, с его именем вставали и ложились, ему жаловались и обещали измениться, его любили и постигали...

Но были и такие, кто в него не верил. Сомневался. В редкие минуты покоя они выдумывали своих вершителей, но уже с маленькой буквы.

 

 ***

 

ДО злился.

"Какого чёрта (да отсохнет язык мой!) я должен сидеть на балконе!? Этот восторженный идиот Веня вместо положенного для Свидетеля отчёта промычал что-то невразумительное и, как всегда, на полуслове исчез. По нему давно плачет 5-ое небо!..

Нет, такого Сценария я просто не помню. Всё спустя рукава! Как Вершитель на душу положит! А МИ ещё посмеивается: пусть всё идёт своим чередом... Любое Событие человек воспримет как должное... Так стоит ли вертеться на пупе, чтобы соблюсти все правила?..

Где он нахватался таких выражений? Да и что значит "как должное"?.."

ДО злился.

Изредка, поглядывая по сторонам, он выкрикивал, как ему казалось, страшные непристойности. И, убеждаясь, что его никто не слышал, на время успокаивался.

А вот за балконные двери, туда, внутрь он уже перестал заглядывать. Зачем? Сутки человек валяется в постели. Иногда вздрагивает или вскрикивает. Но не встаёт.

- Ну, Венька! Покажись мне только – крылья обрежу!

И восторженный Свидетель (бывает же!) проявился. Его крылья чуть трепетали, а на лице трогательно мелькала виноватая улыбка.

- Уже объясняю... Знали бы вы с каким человеком нам предстоит работать! Целый день я летал над городом, пытаясь осознать...

- Заткнись! Если я услышу хотя бы ещё одно слово, вот этими самыми руками я... – ДО замолк на мгновение, придумывая самое страшное, что он бы хотел сделать с Веней, и неожиданно выдохнул:

- Вот этими самыми руками я тебя защекочу... До смерти! – ДО ещё раз посмотрел на крылья Свидетеля. – А если к тому же узнаю, что ты являлся перед ним...

- Вот так! – не дал ему договорить Веня. – Служишь, как проклятый, всего себя работе отдаёшь, а тебе не только не доверяют, но ещё подозревают Вершитель знает в чём! Как я мог явиться, если это не входит в круг моих обязанностей!?

Врал Веня всегда искренне: перья на крыльях трепетали, цвет лица беспрестанно менялся, глаза сверкали. И, понятно, в какой-то момент он сам начинал верить в то, что говорил. Ему уже давно не хотелось быть просто Свидетелем. Даже тогда, когда он признавался, что безумно любит своё дело, всегда имел ввиду Событие в целом, а не его мизерный вклад в происходившее. Если ему удавалось опередить кого-нибудь из семёрки Исполнителей, на свой страх и риск подкорректировать Событие, он делал это, не испытывая никаких угрызений совести. Да и о какой совести может идти речь, если герой События представления не имел о своей судьбе.

Летая над Городом в это утро, после появления перед Ильёй, он раздумывал и над тем, как обратится с прошением к Вершителю. В конце концов, сколько можно творческую натуру держать в Свидетелях! Если удастся отличиться в деле с Ильёй, он, конечно, ни секунды не промедлит.

Но этот бугай ДО с его непробивной принципиальностью слишком рано оказался возле Ильи. Значит, нужно что-то придумать.

А тут внизу, под самым балконом, что-то зашуршало листьями. Веня и ДО переглянулись. Взмахнув крыльями, они поднялись под самую крышу, а потом медленно спустились. Никто их не мог бы увидеть, но меры предосторожности были предписаны Уставом.

На огромной куче листьев лежал человек. Оба ангела знали, что этот человек пьян, поэтому почти одновременно прикрыли нос. Пьяный человек всегда отвратительно пахнет. Человек пытался подняться, бормоча что-то. И вдруг запел.

 

Ой, да не вечер, да не вечер!

Мне малым-мало спало-о-о-о-сь,

Мне малым-мало спалось,

Ой, да во сне привиделось... Ой!

 

Сцена казалась такой противной и неуместной, таким мерзким выглядел герой этой сцены, что оба ангела прикрыли свои головы крыльями и молчали. А пьяница отчего-то повеселел даже, взбодрился, широко расставил ноги, разворошив совсем кучу перегнивших и тоже дурно пахнущих листьев.

 

Мне во сне привидилось,

Будто конь мой вороной,

Разыгрался, разрезвился,

Расплясался подо мной...

 

О, если бы ангелы видели в это мгновение его лицо! Левое ухо кровоточило, на лоб и щёки прилипли жёлтые и красные листья... Но глаза... Какие невероятные глаза! Они сверкали! Лучились! Будто в эту самую минуту человеку открылась тайна всей его жизни.

Странный и необъяснимый этот Город! Он ли делает людей такими или они делают его? Что заставляет жить их в полуразрушенных домах, питаться чёрт (бог!) знает чем, работать, ненавидя дело своё?! Откуда берётся сила и вера? Почему не сходят с ума после каждого События? И – любят! Как они умеют любить!..

 

- Человек! – вдруг выкрикнул ДО. – Мы забыли про Илью. И оба ангела воспарили к балкону героя их События.

Смятая постель и – никого...

 

 Налетели ветры злые

Ой, да с восточной стороны-ы-ы...

И сорвали чёрну шапку-у-у

С моей буйной головы...

 

5.

 Я нарочно спрятал руки в карманы. С этими предателями мне всегда трудно. Чуть что – они уже подрагивают, выдают с потрохами. Приходится придумывать разные трюки, чтобы никто ничего не заподозрил. Но сейчас-то в доме я один, alter ego притихло. Что же я делаю возле телефона?

Телефон пошевелился будто и тихо, по-змеиному, зашипел...

Свой телефонный аппарат я никогда не баловал. Но не было случая, чтобы я просто взял и отключил его. Отношения, сложившиеся между нами, странным образом напоминали семейные. Бывают же семьи, где муж и жена в силу разных обстоятельств живут вместе, однако по всем законам человеческого общежития давно должны были перестрелять друг друга. Всякий раз, когда очередной конфликт приводил таких супругов к барьеру, то у одного из них опускалась рука с пистолетом (сковородкой, тарелкой, скалкой, веником, свадебной фотографией...) То ли нервы не выдерживали, то ли вдруг становилась очевидной вся бессмысленность противостояния.

Телефонный аппарат был символом другого, не моего мира. И если уж приходилось браться за трубку, то оказывалось, что приятнее всего общаться с теми, кто попадал ко мне случайно или кому совершенно неважно, кто с ним говорит. О, тогда не существовало человека более остроумного и милого, чем я. Если мне предлагали разного рода услуги фирмы сотовой связи или страховые компании, если косметические фирмы обещали в одночасье сделать красавицей мою жену, а меня самого настоящим мачо – я соглашался на всё. Я внимательно слушал и задавал вопросы. С радостью попадался на удочку и становился обманутым...

Но если звонил кто-нибудь из "своих"...

...Мы, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза. ОН не выдержал первым. Звонок был таким, будто некто на том конце провода умрёт, если не услышит мой голос.

- Могу ли я поговорить с Вилли Бодедом? – голос мягкий, спокойный, наверное, женский.

- На проводе. – Слышал в каком-то фильме.

- Значит ли это, что я говорю с господином Вилли Бодедом?

- Именно так. – Я не злюсь и не раздражаюсь. Я пытаюсь думать.

- Нашей туристической фирмой "Натали" был получен заказ. Мы рады сообщить Вам, что все формальности позади и Вас ожидает увлекательное путешествие в юность. Конфедициальность заказа обеспечена. Жена предупреждена и уже пожелала Вам приятного полёта...

Из той же трубки (а, может быть, мне это показалось?) защебетало очень знакомое:

"Милый, ты так давно этого хотел! Буду ужасно скучать! Передай привет всем нашим! Если понадобятся деньги – звони! Целую!"..

-... Вы можете не спешить, но машина ждёт Вас у подъезда, а вылет через три часа. Убеждена, что и полёт и Ваше пребывание в городе юности будут незабываемы. Оставайтесь клиентом нашей фирмы, и мы сможем не раз ещё удивить вас.

Мягкого, спокойного и женского голоса уже не было, а я всё стоял с трубкой в руках. И думал.

 

 

ГЛАВА 2.

 

 

Но имею против тебя

то, что ты оставил первую

любовь твою.

(Откровения святого Иоанна).

 

"... не знаю, почему для тебя так важно знать это. Поверь, что моё чувство не имеет начала. Оно продолжение моих снов. Не смейся, пожалуйста! Хотя я знаю, что смеяться ты не будешь, но улыбнёшься точно. Ты это делаешь замечательно – только краешком губ. А главное – глаза мутнеют. Я в них не один раз картинки видела...

Наверное, я дура набитая, и тебе со мной скучно! Вот и эти письма выдумала, хотя мы с тобой не расставались надолго. Можно, в конце концов, набрать номер твоего телефона и услышать твой голос. Можно плюнуть на дождь и слякоть, быстро натянуть джинсы и свитер – ты ведь живёшь в двух кварталах от меня ( я и шаги до твоего дома посчитала!), но ничего этого я не делаю... Почему?.."

 "... Сегодня тебя не было на занятиях, а у подруг я узнал, что ты простудилась и с температурой валяешься дома. Я позвонил, но мама сказала, что ты спишь. Конечно, я не вовремя позвонил: поздно было или рано – не знаю. Ты ведь помнишь, что я выбросил все часы. " Влюблённые часов не наблюдают."

"...Милый мой человечек! Обещай мне, что ты выздоровеешь сразу же, как только прочтёшь это письмо. А иначе не честно ( не нашёл другого слова!) будет..."

 "... Если ты думаешь, что после поцелуя у дверей моей квартиры наше свидание заканчивается, то ошибаешься. Послушай, что происходит потом. Правда, тебе хочется знать? Посмей только сказать "нет"!

Так вот. Я тихо прикрываю дверь (мама и папа уже спят). Потом совершенно по-идиотски улыбаюсь. До ушей. Почему-то долго стою, держась за ручку двери (ведь я должна услышать, как ухнет после тебя дверь подъезда!). Ещё несколько минут уходит на разные пустяки. Знаю, что сразу не засну. Поэтому, не раздеваясь, плюхаюсь на кровать, включаю настольную лампу и читаю Рильке.

Это, например. Из "Орфея и Эвридики":

 

...И стройный человек в одежде синей

Шёл молча первым и смотрел вперёд.

Ел, не жуя, дорогу шаг его.

Тяжёлой ношей из каскада складок

Свисали крепко стиснутые руки,

Почти совсем забыв о лёгкой лире,

Которая врастала в левый локоть,

Как роза в сук оливковый врастает...

 Мне страшно понравилось про дорогу, которую не жуя ест шаг... Но я откидываю книгу в сторону и опять глупо улыбаюсь... И тогда я беру уже заготовленный лист бумаги и пишу тебе вот это письмо. А поскольку времени нет и часы выброшены, ты, наверняка, его тут же читаешь..."

 "... Я опоздал на лекцию по греческой мифологии, а возле тебя места были заняты. Тогда я залез на самую верхотуру и начал сверлить тебя взглядом. Ты ведь чувствовала, да? Несколько раз ты обернулась и смешно нахмурила брови. Моя "розовоперстая Эос"!..

Скажи, заметила ли ты, что май уже наступил. Он такой неуверенно тёплый, чистый и наивный! Ему во что бы то ни стало хочется познакомиться с тобой. Вечером. На нашем месте. А маме скажи, что вашу группу посылают в фольклорную экспедицию. На два дня. Май – месяц гостеприимный и раньше не отпустит..."

 "... Господи, я опять что-то не так сделала! Наверное, это письмо я тебе не пошлю. Дописать его нет сил. Но мне некому поплакаться...

Помню каждую секундочку!

Было уже холодно, а я в одном тоненьком шёлковом платье..."

 "... Казалось, что ты была прозрачной, и каждый раз, дотрагиваясь до тебя, я вздрагивал. Даже целовать тебя сегодня мне было страшно... Но я всё придумал: эта математически выверенная улица; редкие, но яркие фонари; подъезд Мишкин; его нет дома, а ключи у меня в кармане..."

 "... Ты держал меня за руку и вёл по каким-то коридорам. Я так хотела оглянуться, выдернуть руку и убежать! Темнота и отвратительный запах рождали чудовищ..."

 "... Я очень боялся сделать что-нибудь не так, разочаровать тебя или испугать. Даже твоя покорность, с которой ты шла за мной, не произнося ни слова, заставляла меня суетиться. Дверь открылась бесшумно. Из окна в комнату вползала серая ночь. Почему-то я оставил тебя у двери, а сам с колотящимся сердцем сел на кровать..."

 "... Мы молча смотрели друг на друга, и как-то по-детски ты сказал, что никогда этого не делал. Вот здесь мне тоже нужно было сказать что-то, а я виновато улыбнулась и погладила тебя по голове. Может быть, ты подумал, что я какая-нибудь опытная куртизанка... Я и целовалась первый раз с тобой..."

 "... Обнимать тебя, целовать сначала верхнюю, чуть вздёрнутую, губу, а потом нижнюю, прижимать тебя к себе, чувствуя, как твоё дыхание сливается с моим и задыхаться от теплоты и тишины, нет, безмолвия и ...

Прости меня, мой миленький человечек! У меня ничего не получилось!.."

 

 ***

 ...Строчки начали плыть перед глазами и словно разваливаться. Веня краешком крыла стёр слезу и уставился на ДО, который спокойно сворачивал и уже прочитанные письма и те, которые ещё трепетали в воздухе в надежде, что их прочитают. Веня только мгновение наблюдал за тем, как тают в руках ДО так поразившие его письма. Ни слова не говоря, он вытянул то самое крыло, которым недавно вытирал слезу, и ухватил одно из писем. ДО ничего не заметил.

- Тут всё ясно: трагедия первой любви. За это и зацепимся. Ни Илья, ни тот, второй, об этих письмах не помнят.

- А она? Она помнит? Даю сто против одного, что она продолжает его любить!

- У неё сейчас Фа и Соль. Найдёшь Илью, а вечером встретимся на первом небе. И, ради Вершителя, – не являйся!

 

 

 

 


Комментарии

Нет комментариев

Добавить комментарий

Эта запись закрыта для добавления комментарив.