Не надо «ля»

Фотография вторая.

 

Остров этот не имел названия. Но был обитаем. Да и островом его трудно было назвать: так, кусок суши. Но всё, что должно быть на настоящем острове, имелось. Пальмы, там, золотистый песок, зверьё кой-какое. Впрочем, не хищники.

Всё это я будто знал заранее. Меня совсем не удивило, что я оказался именно на этом острове. Какая разница, где отмерять шаги: в своей избушке или на песчаном берегу. Я просто, как в детстве, сел почти у самой воды, чтобы мои пятки щекотала ленивая волна, а сам принялся строить крепость из песка.

Подошла девочка лет пятнадцати и села рядом. Она ни о чём меня не спрашивала, а только набирала левой рукой мокрый песоки строила что-то недалеко от моей крепости.

- Пусть это будет городок, где живут всё понимающие люди, – сказала она, будто себе, но так, чтобы и я слышал.

Молчать и не смотреть на незваную гостью становилось труднее, однако я решил ещё несколько минут выдержать, чтобы обдумать кое-что. Затевать разговор с кем-то – это всё равно что сказать: я готов помочь тебе.

А я не готов. И своих проблем достаточно.

- Хотите быть моим отцом? – не выдержала девочка. – Меня зовут...а какая разница, как меня зовут!.. И что бы они не говорили, характер вполне сносный.

А я всё ещё тянул.

- Как ты сюда попала? – спросил я, продолжая копаться в песке.

- Не знаю. Попала и всё тут.

И вдруг девочка рассмеялась. Звонко-звонко. Что мне напомнило Маленького принца. Да и ситуация уж очень знакомая.

- Правда, смешное слово ПО-ПА-ЛА? – Она, не переставая смеяться, стала чертить пальцем на мокром песке все варианты слов, получаемых из этих букв.

ПОПА-ПОП-ПАЛА-ЛАПА-ОПАЛ-ОПА-ПОЛ-...

И отдельно маленькими буквами: папа.

Смех будто застрял у неё в горле. Резким движением стёрты сначала последнее слово, а потом и все остальные.

Девочка отвернулась к морю, притянула к себе колени и медленно положила на них печальное лицо.

"Ну вот. Втянут. Убегал от своего, так одному хотелось остаться, а тут..."

- Что, с отцом поссорилась?

Молчание.

- А мама? Она ведь у тебя есть?

- Мама по хозяйству.

Немного помолчали. Я пытался выдумать какое-нибудь, пусть и никчемное, действие, чтобы только не погружаться в чужую беду. Можно ведь, к примеру, подставить руки набежавшей волне, мол, песок смыть хочу. Но песок не хотел смываться. Я вошёл в море по колено и ещё раз попробовал. Но на результат уже не успел обратить внимание, потому что прямо из пучины морской на нас выходил какой-то человек. Выглядело это не страшно, а даже уморительно: человек был одет в строгий костюм с галстуком, в правой руке он держал портфель, а указательным пальцем левой руки поправлял всё время сползающие очки. На нас он не обратил никакого внимания, шёл к берегу уверенно и целеустремлённо. Вышел из воды и я.

- Наверное, его корабль потерпел крушение, - предположила девочка без имени, - а спасся только он...

 ... – Эй, учитель, ты что в снегу валяешься? Да на тебе лица нет! Угорел что ли? Я ведь сколько раз тебе объясняла, как с печкой обращаться... Коль, давай скорую вызывай! Ну что ты зенки вылупил!? Учитель угорел. Его в больницу надо...

 ...В районной больнице я оказался минут через сорок. Благо дорога не долгая. От моей деревни Шаткое, где с сентября этого года я официально числюсь учителем истории, до города полчаса на автобусе. Помню, как оказался в палате. Смутно, но помню. В этой комнатке смогли поместить только две кровати. На одной из них спал кто-то. Никакой боли я не чувствовал, но голова казалась огромным шаром, и мне всё время хотелось поддерживать её двумя руками, чтобы она дальше не расширялась.

Что-то со мной случилось... Надо было срочно восстановить всё, что произошло в последнее время...

 

...В моей избушке страшно холодно. Возвращаться из школы домой не хочется. До трёх часов греюсь в своём кабинете и занимаюсь всякой ерундой, чтобы хоть как-то заглушить голод, который подло повизгивает в животе, пытаясь завести со мной разговор. И это несмотря на то, что я пообедал в школе на большой перемене. Дома в холодильнике кусок колбасы и два яйца. Хлеб куплю по дороге... Всё! Не могу больше!

Итак.

1. Магазин:сигареты, хлеб, сахар, чай – обязательно! Что-нибудь вкусненькое – не обязательно, но всё равно куплю.

2. Нарубить дрова! До того, как хапну колбасу из холодильника. (Если выдержу).

3. Не исключаю: украсть дрова(берёза – горит замечательно жарко!) у соседей.Их нет дома – не заметят. Ну, хоть несколько полешек...

4. Понять, что происходит с Верой Чакиной ("Дика, печальна, молчалива...")

...И сразу за дело!

 

...Да, всё так и было. Рубить дрова не стал, хотя по дороге думал, что так тоже можно согреться... Украл парочку у соседей... Разложил купленное в магазине по местам... Хапанул кусок колбасы и без хлеба сожрал... Ещё подумал тогда: "Боже, видела бы меня моя мама!"

...Что же потом? Автоматически стал закидывать поленья в печь, а думал про Веру Чакину. Собственно, ничего страшного поначалу я и не заметил...

 

...Сентябрём открывалась новая страничка моей жизни. Когда после распределения я узнал, что это будет деревенская школа, не знал, огорчаться мне или радоваться. Двадцатипятилетний выпускник престижного вуза, не обременённый семьёй, я страстно желал только одного: распределиться поближе к Питеру. А каких-то четыре часа на электричке вовсе не пугали. В районном отделе образования меня приняли радушно. Оказалось, возглавлял его тоже выпусник нашего пединститута. От Николая Алексеевича (так его величали) я узнал кое-что о месте, где предстояло жить и работать по крайней мере три года.

После Питера маленький провинциальный городок умилял. Всё было другим: дома, магазины, рынок рядом с автобусной станцией, люди, ожидавшие вместе со мной автобус, толстые и шумливые тополя, уже потихоньку желтеющие и в то же время готовые к бабьему лету, огромные лужи после недавно прошедшего дождя. Я прислушивался к разговору ребят, которые, наверняка, станут моими учениками. Летние каникулы заканчивались, и все разговоры уже о школе. Что бы там ни было, а к концу августа почти все дети, и отличники, и двоечники, страстно желают побыстрее оказаться среди одноклассников, друзей и врагов (среди последних, конечно, некоторые учителя). Просто забываются прошлогодние обиды,о будущем думается с лёгкостью, которую может позволить себе только молодость. Наверное, говорили и о любви. Только шёпотом. Не кричать же об этом на автобусной остановке!

Я ещё был чужой. На меня никто не обращал внимания. Это обстоятельство не удивляло, но немного портило настроение.

В автобусе тесно. Понятно, это транспортное средство сошло с конвейера ещё во времена первых пятилеток. Какое-то странное чувство, беспокойство, что ли, постепенно овладевало мною. Может быть, имя ему НЕИЗВЕСТНОСТЬ? В автобусе все называют деревню посёлком. Наверное, какая-то разница есть, только мне она неизвестна...

Чувствую, что подъезжаем. В грудной клетке кто-то играет в пятнашки. Меня всё ещё никто не замечает.

Вот моя деревня! Вот мой дом родной!..

 

...- Мужик, ты давно здесь валяешься?

- Да нет. Может, час. Не знаю. Здравствуйте.

- Привет. Я – Аркаша. Два дня в этой вонючей больнице. У меня что-то с желудком. Язва. Кормят, будто я из детского сада к ним поступил. Злыдни! Закурить у тебя есть? Пока моя корова притащится, умру без курева.

- Признаться, я даже не знаю, что у меня есть. – Пошарил в тумбочке. Ничего не нашёл. – Был без сознания. Угорел, наверное, от печки.

- Сам-то откуда будешь?

- Из деревни, то есть, посёлка Шаткое. Учитель истории, - добавил я зачем-то.

Аркаша хмыкнул понимающе, присел на кровати и, сморщив уже немолодое лицо, процедил:

- Жаль, что без курева.

Я лежал, почти не шевелясь, ожидая подходящего момента, чтобы притвориться спящим и избежать обычные в таких случаях "мужские" разговоры. Эти разговоры меня всегда бесили. Ну, нет у меня богатого сексуального опыта! Ну, не напивался я до поросячьего визга! Ну, не дрался я до потери челюсти или перелома ребра!Ну, не проигрывал я тысячи в карты, да и в карты не умею играть! Даже в "Дурака"!

Зато...

Ай, ладно, проехали!

Спасла медсестра. Аркашу увели на анализы...

 

 ***

...Деревня (посёлок?) состояла из двух частей. Очевидное отличие одной от другой уже виделось на автобусной остановке. Слева – посёлок с вполне современными четырёхэтажными домами, Домом культуры, магазином, библиотекой, школой. Справа – деревня: деревянные дома, одна улица, а там – поля, лес, Россия! Я был в восторге и от "лева", и от "права".

Всё, что происходило дальше, - череда разнообразных чувств. Знакомство с коллегами, первый педсовет, мой первый дом (избушка на курьих ножках, которую, как переходящий вымпел, вручали новому специалисту до поры до времени), классное руководство в 8 "а", 18 часов нагрузка, прогулки в лесу, обустройство избушки...

Первое сентября.

ОНИ просвечивали меня с ног до головы. Особенно девочки. Мальчики, смотрели, скорее, с некоторой опаской и недоверием, но их было всего пятеро. Девочек в два раза больше. Первосентябрьское мельтешение помогало хоть отчасти забыть о том, что у меня сегодня ПЕРВЫЙ урок. В голове он был выстроен, но всё могло пойти прахом, ибо "племя молодое" было мне совершенно незнакомо...

 

- А вы, Игорь Михайлович, откуда к нам такой приехали?- какой-то высокий парень, наверняка, претендующий на роль лидера.

- Что значит "такой"?

- Ну, такой молодой, симпатичный, умный, наверное! – Ясно. Первая красавица. Уже кокетничает. Отвечать нужно моментально, чтобы забить хихиканье и ухмылки. Думай, идиот!

- Спасибо...э-э... Как зовут тебя?

- Ирочка. – И не отводит же глаза, не смущается!

- Спасибо, Ирочка, за пока не заслуженные комплименты. Вот если к концу учебного года я смогу вас кое-чему научить, если мы подружимся с вами, то буду с уверенностью считать, что все эти слова в мой адрес заслужил. (Боже!Что я несу?) А приехал я к вам из Ленинграда после окончания пединститута.

- Я тоже после школы пойду туда учиться. Хочу учителем стать. – Девочка с высоко поднятой головой и прямой спиной. Стоит впереди класса. Наверное, навсегда выбранная.

- Ребята, а что если вы поможете мне донести ваши замечательные цветы до кабинета, а там с богом (тьфу ты, чёрт!) начнём, а?

Понимаю всем своим существом, что от этого первого урока будет зависеть если и не всё, то многое.

...Классный журнал с именами из учительской мне подсовывает маленький мальчишка с хитроватой улыбкой.

- Я Володька Дудин. Лентяй и троечник.

- А я Игорь Михайлович. Ваш классный руководитель и учитель истории. – Подаю Володьке руку, что очень его удивляет и радует.

Сразу сажусь за стол и прячу руки в цветы, чтобы не выдали волнение. Смотрю в журнал.

- Обещаю, что к концу недели выучу все имена. Это моё домашнее задание.

Все рассмеялись.

Вот так! Отлегло!..

 

***

 

... Вернулся Аркаша. И почти тут же в палату вошла женщина с неуспевшим растаять снегом на валенках, в потрёпанном овчинном тулупчике. В руках она держала огромных размеров хозяйственную сумку, доверху набитую всякой всячиной.

- Вот. Пришла. – Только и сказала она, сев почему-то на мою кровать.

Аркаша на свою "корову" даже не смотрел.

- Курево принесла?

- "Беломор". 10 пачек. Сало там. Суп. Котлеты тоже. Сок. Бутылка ещё.

- Да ладно! Сало-шмало. Как там дома? Верка что?

- Всё хорошо, Аркаша. А Верка, чё, дома сидит. Всё книжки читает.

Вдруг Аркаша гаркнул, обращаясь ко мне:

-Э, постой, учитель! Ты где учитель? В нашей-то школе, в Шатком? Мне же Верка, дочка, про тебя рассказывала...

 

...Осень пролетела моментально. В избушку я возвращался поздно, чтобы почитать немного, подготовиться к урокам и поспать. А школа уже перестала пугать. Каждое утро я знал КУДА и к КОМУ иду. В какой-то момент мне показалось, что и мои ребята стали ждать наших встреч. Уроки не ограничивались 45 минутами. Мы научились вместе думать, спорить, смеяться. Огорчаться, недоумевать. Врываться в чужие жизни. Часто без спроса...

Я не мог не обратить на Веру внимание. Она была и с нами, и всё время как бы в стороне. Близких подруг возле неё я не заметил. Училась ровно, ничему не отдавая предпочтения. Хотя нет! Вот что однажды случилось на моём уроке...

 

...- А эта самая Жанна д'Арк действительно существовала или просто люди выдумали себе героя? –Почему на уроке о гражданской войне в России мы заговорили о Жанне – не помню. Только все вдруг оживились и захотели резко поменять мой план урока. Эти хитрецы иногда так поступали нарочно, и причин на то было множество. На этот раз я заметил, что их интерес на чём-то основывался.

- Боюсь, что отвечая, Володя, на твой вопрос, непременно отвлекусь и уж точно наша сегодняшняя тема окажется в загоне. Но об Орлеанской деве, если о ней зашла речь, непременно нужно рассказать.

И меня понесло. В какой-то момент я даже на ребят перестал обращать внимание. Уже через несколько лет работы в школе подобную ситуацию в классе я называл "эффектом новичка".

Говорил я вдохновенно, расхаживая между партами, взмахивая руками, в лицах рассказывая про всё, что я знал из истории столетней войны между Францией и Англией.

- Вот казалось бы, - я театрально замер у доски спиной к классу, - и воительница, и мученица, и святая. Это всё не только для французов, но и для всего мира непререкаемо. Однако совсем недавно один исследователь, корсиканец, кстати, как и Наполеон, написал книгу, где документально доказывает, что смешно называть столетнюю войну столетней. Потому что на самом деле, если и воевали между собой Франция и Англия в 15 веке за право престолонаследия, то разве несколько дней, а вовсе не сто лет. Ведь во время религиозныхпраздников, долгих перемирий, поломничеств, эпидемий чумы, оспы и других болезней, никаких военных действий не велось. А юная Жанна, как пишет в своей работе учёный, на самом деле была душевнобольной, которую ловко использовали придворные, военные и политики в своих собственных целях...

 - Перестаньте врать! Жанна – святая! Как вы смеете наговаривать на эту девушку?! – На предпоследней парте у самого окна сидела Вера Чакина. Это её выкрик в одно мгновение разбилвдребезги мой монолог. – Я тоже читала про Жанну! Она...она...

И только сейчас, когда тишина обрушилась на класс, я по-настоящему увидел Веру. Не саму девочку, а её глаза. В них было всё: и отчаяние вызова, и решительность, и глубинная вера, и печаль, и боль. Выдержать этот взгляд я просто не мог. Она не заплакала и не выбежала из класса, а просто медленно вышла из-за парты и начала читать наизусть прозу. Я сразу узнал Марка Твена.

 

КНИГА ПЕРВАЯ. В ДОМРЕМИ

Глава I

Сьер Луи де Конт своим правнучатным племянникам и племянницам

Теперь год 1492. Мне восемьдесят два года. То, о чем я собираюсь вам рассказать, я сам пережил и видел собственными глазами в детстве и в юности.

Во всех рассказах, песнях и исторических трудах о Жанне д'Арк, которые вам и всему миру доводилось слушать, читать и изучать по книгам, напечатанным позднее более усовершенствованными способами, упоминается и обо мне, сьере Луи де Конте. Я был ее пажом и секретарем. Я был при ней от начала до конца.

Вырос я в одной деревне с нею. Я играл с ней каждый день, когда мы оба были еще детьми, точно так же, как и вы играете со своими сверстниками. Теперь, когда мы сознаем ее величие, когда ее имя гремит во всем мире, может показаться странным, что все, о чем я рассказываю, сущая правда; это похоже на тусклую, ничтожную свечку, рассуждающую о вечно сверкающем солнце: "Оно было моим сверстником и закадычным другом, когда мы оба были свечками".

Но все же это сущая правда, как я и сказал. Я был ее товарищем в играх, а на войне сражался рядом с нею. До сегодняшнего дня отчетливо и ярко сохранились в моей памяти ее прекрасный, светлый образ, ее изящная маленькая фигурка; вот она, с отброшенными назад волосами, в серебряной кольчуге, прильнула грудью к шее коня и мчится в атаку во главе французской армии, все дальше и дальше врезается в гущу боя и порою почти исчезает из вида, скрываясь за головами коней, за поднятыми мечами, за развевающимися на ветру перьями шлемов и за преграждающими путь щитами. Я был с нею до конца, и когда наступил тот черный день, который ляжет неизгладимым пятном на ее убийц в сутанах...

 

...- А вы говорите "душевнобольная"!..

 

***

 

... Мне совсем не хотелось разговаривать с Аркашей и его женой. Я вообще не понимал, что происходит вокруг. Конечно, нужно было вставать, найти где-нибудь свою одежду и возвращаться в Шаткое. Но голова по-прежнему то расширялась, то сужалась, и мне чудилось, будто я маятник, качающийся из стороны в сторону. Даже когда я узнал, что передо мной родители Веры Чакиной, маятник не перестал двигаться, только вдруг скрежет какой-то стал ему мешать... Я медленно прикрыл глаза, вполуха слушая Аркашу. Откуда-то принесло запах сладковатого дыма... Берёзовые полешки... да, украл, но потом, когда свои нарублю – рассчитаюсь... пока всё-таки холодно... а тогда в лесу...

 

***

 

...Из пятнадцати учеников моего 8"а" только двое жили в деревне. Володька и Вера. Они-то и пришли однажды ко мне в воскресенье и уговорили отправиться в лес покататься на лыжах.

Такого я не видел никогда, да и вряд ли увижу.

Недавно взошедшее солнце огромным апельсином висело над лесом. Снег невероятной белизны и искристости, не тронутый ничьими следами, чуть-чуть подрагивал. Колючий, но не сильный ветер строилмаленькие сугробы. Это волшебство было предназначено только нам: впереди шёл Володька, прокладывая лыжню, потом я, отвечая Володьке на бесконечные глупые вопросы и оглядываясь на Веру, которая молча шла за нами.

 - Километра через три будет партизанский блиндаж. Мы там и остановимся. Знаете, Игорь Михалыч, сколько я там патронов нашёл, а ещё штык. Он хоть и ржавый, но дома у меня спрятан. Может быть пригодится для чего-нибудь.

 Как только мы въехали в лес, нас окружила звонкая тишина. Говорить не хотелось, и забавно было слышать скрип нашихлыж, словно стариковское покряхтывание, единственное, что нарушало эту тишину.

 - Вер, Игорь Михалыч, встаньте вот у этого дерева, а я вас сфотографирую. Не здесь! Вот вы какие! Вы слишком высокий, Игорь Михалыч – присядьте на этот пень, а ты, Верка, поближе к нему. Можешь даже руку на плечо положить. Да не бойся ты!

- Отстань, дурак! Или так снимай, или я совсем не буду...

 ...До блиндажа доехали быстро, несмотря на то, что мне приходилось часто останавливаться, чтобы отдышаться, ведь лыжник я никакой.

Володька сооружал костёр. Суетился и радовался всему, что происходило. Он казался мне принадлежащим этому лесу, этому снегу и ветру, который то затихал, то усиливался, пытаясь подслушать, про что говорят эти гости леса или, наоборот, помешать им говорить.

Вера сама начала.

 - Я хотела вам написать про это и подбросить в избушку письмо. Дура! Это я подговорила Володьку пригласить вас на прогулку. Вы не обижайтесь.

- Да, я не...

- Пожалуйста, не перебивайте, а то я не смогу всё рассказать... Мне просто некому. Я вас выбрала...ну, выбрала – и всё!.. Сначала он меня бил... Это ещё до вас... Я хотела из дома убежать... В Питер или даже в Москву... В суд хотела обратиться. Но мама так смотрела на меня... Я решила потерпеть. Никто не знал. Я боялась. Всего боялась. Даже скрипа дверей... А потом это случилось...

Он ведь очень сильно пьёт. Мама прятала меня. Но она тоже его боится. У меня ведь ещё брат маленький есть. Мама тогда услышала, как брат заплакал. А я одна осталась и спрятаться не успела... Вот тогда это и случилось...

 

 ***

 

...И я вдруг всё вспомнил! Маятник с невероятной силой качнулся влево.

Вот так!

Я прыгнул на соседскую кровать и стал яростно колотить по тому, что там валялось. Мои кулаки размазывали недоумение на его лице! Боль и страх на его лице! Скотство и грех на его лице! И даже когда он начал сопротивляться, защищая окровавленное лицо, я всё равно бил и бил, уже не осознавая, куда и во что:

- Да как ты мог!? Она же твоя дочь! – удар справа. – Она святая! Как можно после этого жить?! Ты – жирная паскуда! – удар слева. – Зачем бог дарует жизнь таким, как ты?..

Мать Веры всё это время сидела, не шелохнувшись. Словно застыла со своей хозяйственной сумкой на руках.

 

А, может быть, это суровый декабрьский ветер как-то проник через двойное больничное окно и сотворил то, что должен был сотворить.